* * *
По дороге домой, уже под вечер, когда Хаим шел пешком, ему показалось, что за ним кто-то следует. Он задержался на углу улиц Вейцмана и Хома-у-Мигдаль, не став переходить дорогу, даже когда светофор для пешеходов поменялся на зеленый. Женшина с детской коляской, прошедшая мимо него, была выше и тоньше, чем Джени. Может, к нему вернулся страх, пробудился из-за оговорки в турагентстве… Но в магазине одежды Сара уже не сбивался. Он замедлил шаг и попробовал подумать о чем-то другом. Женщина с детской коляской продолжала идти своим ходом, пока не исчезла из виду. Хаим подумал, что со вчерашнего дня разговаривал с бо́льшим количеством людей, чем обычно за неделю. Ночью был хороший разговор с Хавой Коэн, потом – беседа с молодой женщиной-охранником у входа в Налоговое управление и разговор с чиновницей Департамента внутренних дел. А после обеда Сара дважды рассказал об их поездке русской сотруднице турагентства и продавщице в магазине одежды «Белла Донна». Он вспомнил фразу, которую любила повторять Джени: «С тобой можно говорить, только когда ты спишь».
Но даже когда Хаим разговаривал, она его не слушала. Иногда он обращался к ней по вечерам, а она его не замечала, смотрела телевизор или читала старые письма от сестры. Будто не простила его за то, что сделал ей детей, как не простила и их самих. И в тот день, когда, вернувшись с работы и увидев ссадину на лице Шалома, Хаим попытался убедить Джени поговорить с воспиталкой, она его не слушала. Сара вспомнил, что Эзер тогда посмотрел на него, и когда он заметил этот его взгляд, мальчишка исчез, убежал в гостиную, будто застыдился тряпки-отца. Это был их последний разговор.
Продавщица в магазине одежды, посмотрев на фотку детей, сказала Хаиму:
– Какие чудные мальчишки, и оба на вас похожи! – Как будто смерть Джени усилила сходство между ними и близость детей с ним.
Сара зашел в «Белла Донну» после того, как прошелся по всем бутикам на улице Соколов, потому что лишь там увидел в витрине одежки, вроде бы похожие на те, что носила Джени. Продавщица сперва окинула его настороженным взглядом – может, потому, что к ним заходит мало кто из мужчин, а может, из-за того, что он еще и мялся у входа перед витриной. При входе в бутик, справа, висели на распялках тонкие цветастые платья, короткие трикотажные блузки и кофты с застежками, а внутри – вечерние платья и костюмы. Хаим сказал продавщице, что хочет купить подарок жене, и показал ей фотокарточку, снятую на Кипре Мариселью: Джени в белом платье и он в костюме за минуту до входа в кабинет мэра города.
– Это снято несколько лет назад. Но она выглядит точно так же, и размеры те же, – объяснил Сара, и продавщица сказала:
– Прямо красотка! Думаю, тридцать восьмой будет в самый раз.
Внезапно Хаим задался вопросом, зачем он вообще приволок в бутик эту фотку, тем более фотку, на которой присутствует он сам. Ведь Джени все равно ничего из этого не наденет.
– А что ей нравится? – спросила продавщица.
– Она любит одежки в цветочек.
– Подарок на день рождения?
– Нет. Я еду к ней с детишками. Она сейчас на Филиппинах, и в пятницу мы летим к ней в отпуск, а потом вернемся все вместе. Устроим ей сюрприз с подарком.
– Какая прелесть! Давайте тогда посмотрим… Вы хотите платье, больше подходящее на выход, или что-то на каждый день?
Поколебавшись, Сара сказал:
– Можно и то и это.
Раньше он об этом не думал, но идея была прекрасная. Подарок от детей, один наряд от Эзера, второй – от Шалома…
Продавщица положила на прилавок два платья, две кофточки и три пары брюк. Платья и кофточки она приложила к себе, чтобы покупатель смог посмотреть, как они будут выглядеть на человеке. Эта женщина была моложе и тоньше Джени, но разница была не так уж велика. Она спросила, сколько лет они женаты, и Хаим ответил, что больше восьми, после чего она засмеялась и сказала:
– И все еще покупаете друг другу подарки? Мне бы такое!..
В конце концов Сара купил лиловую шелковую блузку и джинсы для мальчишек, и продавщица уложила все по отдельности в праздничные упаковки.
А потом, когда он стал укладывать в спальне черный пакет в чемодан, у него возникло ощущение, что кто-то в его отсутствие открывал его. Детские вещи были уложены не так, как, помнится, Хаим их укладывал; они лежали стопкой, как бутерброды в ящике. И дверца шкафа в спальне была открыта, а он не помнил, закрыл ли ее накануне, после собственных поисков…
Сара прошелся из комнаты в комнату и прислушался.
Окно в детской было открыто, хотя он его закрывал. А может, он все-таки открыл его перед уходом? Была также вероятность, что днем он встал и сделал это во сне… И все-таки Хаим чувствовал, что в доме кто-то есть – или кто-то побывал там прямо несколько минут назад. Он попробовал припомнить, сколько раз провернулся в замке ключ, когда он отпирал дверь, – один раз или два. Потом посмотрел на улицу – женщины, похожей на его жену, там не было. Как и утром, ему в голову втемяшилась Джени, и он прогнал ее оттуда. А может, это нормально, что страх полностью не исчез – и не исчезнет, пока он не уедет? В пятницу они поднимутся в самолет и полетят в Манилу с пересадкой в Сеуле. И для Эзера с Шаломом это будет первым полетом на самолете. Еще одну ночь они проспят в комнате, в которой вырос он сам, у его матери, прежде чем он заберет их оттуда. И только в четверг расскажет им о поездке и разрешит принять участие в сборах…
Сара мысленно увидел, как улыбка вдруг осветит хмурое лицо Эзера, когда он расскажет им с Шаломом, что мама будет ждать их всех троих в аэропорту.
* * *
Авраам положил трубку на место и стал прохаживаться из угла в угол в маленькой комнатке. Затем он снова присел и уставился на список, который составил утром черной ручкой. На часах было полдесятого вечера, а он все еще торчал в кабинете.
За минуту до звонка из пограничной полиции ему казалось, что все точки сходятся и картина ясна, но сейчас одна деталь как-то не вписывалась во все остальное. Дженнифер Салазар покинула Израиль двенадцатого сентября и до сих пор не вернулась. Регистрация отъезжающих в компьютерах пограничной полиции подтверждала тот факт, что она покинула страну за несколько дней до того, как на улицу Лавон был подброшен чемодан с муляжом взрывчатки и в садике прозвучал тот телефонный звонок с угрозами. И с тех пор не вернулась.
Авраам вынул из кармана рубашки черную ручку и нарисовал на чистом листке бумаги три черные точки, образовавшие треугольник без сторон. Возле одной точки он написал слово «Холон», возле второй – «Тель-Авив», а возле третьей, несколько удаленной от двух первых, – «Филиппины». Какое-то время инспектор продолжал глядеть на этот листок, а потом взял свой блокнот и вышел покурить на ступеньках, ведущих в участок.
* * *
Это был длинный день, начавшийся на рассвете с отчета о предыдущем расследовании и звонков Иланы Лим, на которые ему не захотелось отвечать. После этого в комнату ворвался Бени Сабан с сообщением о нападении, и Авраам помчался на место преступления, а оттуда на встречу с Иланой. Он хотел немедленно задержать и допросить Хаима Сару, когда поступила регистрация звонков Хавы Коэн и оказалось, что Сара многократно звонил ей и коротко поговорил с ней перед тем, как она ушла на встречу, во время которой подверглась жестокому нападению; но Илана отказалась задержать его под тем предлогом, что следует собрать дополнительные улики. А их тем временем становилось все больше.
