Инспектор выждал, пока Сара не поймет, что ему нужно сесть напротив него, а потом очень медленно, хорошо продуманным жестом вынул из папки увеличенную фотографию Дженнифер Салазар и, не говоря ни слова, положил ее на стол. Ему вспомнилось, что когда они в прошлый раз вот так сидели друг напротив друга в участке, он испытывал к Хаиму жалость. Тогда Авраам представлял себе пожилого отца, ведущего сынишку в детсад, рядом с родителями, которые на много лет его моложе. Его сын вернулся из садика со следами побоев и ссадин, и он попытался поговорить об этом с Хавой Коэн, но та унизила его в глазах детей и родителей и отказалась его выслушать. Только несколько дней спустя Сара превратился в главного подозреваемого по делу о муляже взрывного устройства, подброшенном воспитательнице, и Авраам взглянул на него другими глазами, когда следовал за ним по центру города и видел, как он входит в турагентство. Инспектор попытался представить себе, как Хаим ночью поджидает Хаву Коэн в Южном Тель-Авиве и нападает на нее, дав волю своей жестокости, и ему удалось нарисовать в своем воображении такую картину, потому что у Сары был мотив. Но он ошибся – нападение совершил не Хаим, а Амос Узан. Так что теперь нужно было представить себе, что Сара совершил нечто другое. Понять, способен ли он причинить зло своей жене и по какой причине, а главное, собирался ли он причинить зло своим детям. И может быть, именно оттого, что он знал так мало, Авраам испытывал необходимость проявлять самоуверенность. Начало допроса инспектор повел прямо и агрессивно. Он обрушился на подозреваемого, чтобы сбить его с ног. Он делал паузы и растягивал их, чтобы вызвать в Хаиме страх и растерянность. Первый вопрос был задан только в семь часов тринадцать минут.
– Где ваша жена? – спросил Авраам.
Сара ничего не ответил. Какое-то время оба молчали, а потом инспектор сказал:
– Я абсолютно уверен, что вам известно, где она находится.
Хаим сидел напротив с застывшим лицом, неподвижно. Взгляд его крутился по столу, но избегал глядеть на фотокарточку, лежащую перед ним.
Второй вопрос Авраам задал в семь часов шестнадцать минут.
– Вам не важно, что с вашими детьми? Пусть себе ждут? – тихо спросил он, и Сара озадаченно взглянул на него, будто не помнил, что еще несколько минут назад с ним были дети.
* * *
Была одна вещь, которая в то утро смутила Авраама: когда первое потрясение улеглось, Сара показался ему не таким напряженным, каким был на допросе в участке. Тогда в его лице чувствовались настороженность и нервозность, а сейчас оно было почти безмятежным. На нем были коричневые матерчатые брюки на ремне и тонкий темно-зеленый свитер, под которым была надета застиранная белая на пуговицах рубашка с потрепанным воротом. На многочисленные вопросы про жену, заданные ему Авраамом в начале допроса, арестованный просто не прореагировал. И лишь на вопросы об их жизни вообще он ответил коротко, но без страха. В глазах инспектора это молчание и смиренность говорили о том, что он не ошибся. Хаим ни разу не вскипел из-за того, что его задержали, даже когда допрос затянулся и стало понятно, что рейс упущен, а кроме того, он не спросил, за какой проступок его задержали или где его дети. Авраам подумал, что обычно такая апатия нападает на допрашиваемого после того, как тот уже пойман. Саре больше не нужно было вилять. Он затаился в своем молчании, как в пещере, и ждал надвигающейся бури. И вызволить его оттуда Аврааму не удавалось. В тот день – точно нет.
И все же, быть может, права была Илана, а он ошибся, в том числе и в том, как расценил апатию и молчание Хаима? Почти до конца первого допроса инспектор не смог полностью отделаться от пробудившихся в нем сомнений. Он вспомнил, что когда они с Лим вместе работали над одним из первых его дел, расследованием издевательского отношения к старикам в холонском доме престарелых, она спросила его:
– А ты знаешь, в чем отличие людей от животных? В том, что люди разговаривают. Не разговаривать они не могут, понял? Если ты проявишь терпение и задашь достаточно правильных вопросов, рано или поздно заговорит каждый.
Хаим относился к той редкой категории допрашиваемых, для которых молчание было их нутром.
– Я плохо знаком с вами, господин Сара, – сказал ему Авраам, – и возможно, вы в данный момент не полностью осознаете, в чем дело. Я вам объясню. Мы разыскиваем вашу жену и пытаемся понять, почему вы солгали по поводу места, где она сейчас пребывает.
Подозреваемый на секунду поднял от стола глаза, и инспектор, воспользовавшись возможностью приблизить к нему фотографию его жены, вдруг заметил, как она похожа на старшего сына, которого он видел в дверях. Лицо этой женщины было тем же лицом, что и у мальчика, – черные брови над темными глазами, узкими, с прямым взглядом.
– Я спрашиваю, почему вы солгали работнику службы безопасности и притворились, что разговариваете с женой, хотя говорили не с ней? – продолжил полицейский.
Сара не отреагировал, и Авраам продолжил долбить в том же направлении:
– Вы ведь не в первый раз про нее лжете? Мне вы рассказали несколько небылиц по поводу нее… Но вернемся к телефону. Почему вы притворились, что говорите с ней?
Хаим вновь не ответил, и инспектор еще раз повторил свой вопрос. Попусту. Тогда он приблизил фотографию к арестованному, поднес ее прямо к его груди.
– Взгляните, пожалуйста, на этот снимок, господин Сара. Это фотография вашей жены, сделанная много лет назад. Вам известно, как я ее получил?
Подозреваемый даже не качнул головой.
– Она из филиппинской полиции. Они потребовали сообщить, где находится ваша жена. И знаете почему? Потому что на предыдущем допросе вы сказали мне, что она улетела в Манилу и что поэтому я не могу вызвать ее на допрос по поводу муляжа взрывного устройства возле детсада. Так ведь? Вспоминаете? Вы посоветовали мне позвонить ей туда. Я смотрю на протокол допроса – вы под ним подписались.
– Я помню, – это были первые слова, произнесенные Сарой. И сказаны они были так тихо, что диктофон их не зафиксировал. В его голосе не было ни извинений, ни раскаяния.
– Вы подтверждаете то, что сказали тогда мне? – спросил инспектор.
На этот вопрос Хаим тоже не ответил, и Авраам продолжил:
– Потому что это неправда. Мы запросили филиппинскую полицию; ваша жена не въехала туда ни двенадцатого сентября этого года, ни в какой другой день. Так почему же вы солгали? Что попытались скрыть?
Если б Илана была права в своем предположении и Сара не лгал, а просто не знал, что его жена уехала в другое место, он сейчас услышал бы это впервые и отреагировал бы иначе. Но удивления он не выразил.
– Вы солгали также и по другому поводу. Что она поехала туда ухаживать за своим отцом, – «добивал» его инспектор. – Вот официальный документ, присланный позавчера филиппинской полицией. Взгляните. Вы по-английски читаете? Рикардо Салазар, отец Дженнифер Салазар, являющейся вашей женой, умер в восемьдесят пятом году. Вашей жене в ту пору было сколько лет? Пятнадцать? Вы придумали, что она ухаживает за больным отцом. Не знаю, зачем вы это придумали и почему именно эту легенду, – но придумали.
