Откуда же еще там могла взяться вода? Конечно, мой кузен солгал, предположив, будто она выплеснулась из графина. Графин, стоявший возле кровати бабушки, был наполнен лишь наполовину и накрыт перевернутым стаканом. Вода из него никак не могла пролиться, если только тот, кто его нес, не споткнулся и не упал. И таким образом я наконец могла назвать преступника его собственным именем. Но если Роуленда действительно убил мой кузен, как это могло произойти в то самое время? Пол оставил меня не более чем на три минуты, чтобы пожелать бабушке спокойной ночи. Как он успел забрать орудие, дойти до библиотеки, убить Роуленда, оставить следы, избавиться от орудия, очистив его от крови, и вернуться ко мне таким спокойным, чтобы сказать, что бабушка хочет меня видеть?
Допустим, доктор Байуотерз, сбитый с толку временем, которое показывали часы, ошибся и поспешно сделал неверный вывод. Предположим, что Пол перевел стрелки, прежде чем разбить часы, и на самом деле убийство произошло после половины одиннадцатого. Но медицинская экспертиза представила неопровержимое доказательство того, что убийство не могло произойти позднее половины первого. А даже если бы и могло, Пол к тому времени был слишком пьян, чтобы рассчитать удар.
Впрочем, был ли он пьян? Не прикидывался ли? Пол спросил, пью ли я виски, до того как принес бутылку, и, помнится, его дыхание лишь чуть-чуть отдавало алкоголем. Но нет, время сомнению не подлежит. Невозможно, чтобы Пол убил Роуленда.
А если он был лишь сообщником? Само убийство совершил кто-то другой, например, его сослуживец, которого Пол тайно впустил в дом и спрятал в одной из многочисленных комнат. Этот кто-то проскользнул вниз в десять тридцать и убил Мейбрика, пока я обеспечивала Полу алиби, а бурная музыка Вагнера поглотила звук ударов? Тогда, совершив свое злодеяние, он покинул библиотеку, прихватив с собой орудие, спрятал ключ в ветках остролиста и омелы над дверью, потревожив их так, что несколько ягод упало на пол. Вскоре явился Пол, достал ключ с притолоки, постаравшись не наступить на упавшие ягоды, запер дверь библиотеки изнутри, оставив ключ в замке, после чего сфальсифицировал следы так, как я уже это представила.
В качестве сообщника, а не исполнителя убийства Пол тоже вызывал много вопросов, однако подобный поворот отнюдь не казался невозможным. Армейский сослуживец вполне мог обладать необходимой выдержкой и сноровкой. Вероятно, с горечью подумала я, они все это представляли как учебное упражнение. К тому времени, когда я попыталась успокоиться и заставить себя уснуть, решение у меня уже созрело. Завтра я тщательно сделаю то, к чему полиция отнеслась небрежно: попробую разыскать орудие убийства.
Теперь, с дистанции времени, мне не кажется, будто я испытывала особое смущение от того, что собиралась сделать, и не считала нужным сообразовываться с действиями полиции. Проблема была не только в том, что мне нравился кузен и был неприятен Мейбрик. Думаю, это каким-то образом связывалось в сознании с войной. Хорошие люди умирали по всей земле, и то, что убили одного неприятного типа, было относительно менее важным.
Теперь я понимаю, что не права. Никакое убийство нельзя ни простить, ни искупить. Но я не сожалею о том, что сделала на следующий день; каждый должен иметь право на последний выбор.
Я проснулась очень рано, еще до рассвета, но запаслась терпением; отправляться на поиски в темноте было бессмысленно, а привлекать к себе внимание искусственным светом я не хотела. Я дождалась, когда миссис Седдон принесет мой утренний чай, приняла ванну, оделась и около девяти часов спустилась к завтраку. Кузена в столовой не было. Миссис Седдон сказала, что он уехал в деревню, в автосервис. Именно такая возможность и была мне нужна.
Мои поиски завершились в маленьком чулане на чердаке. Он был настолько забит вещами, что приходилось карабкаться через сундуки, жестяные ящики и чемоданы. В одном из деревянных сундуков хранились обшарпанные крикетные биты и мячи, покрытые пылью и не использовавшиеся с тех пор, как внуки в последний раз участвовали в деревенских соревнованиях. Я задела великолепную, но облезлую деревянную лошадку, от чего та стала энергично раскачиваться со страшным скрипом, запуталась в обросшем паутиной наборе «Хорнби» для детской железной дороги и ударилась щиколоткой об огромный «Ноев ковчег».
Под единственным окном стоял деревянный ящик, и я открыла его. Туча пыли поднялась с грубой оберточной бумаги, которая прикрывала шесть крокетных молотков, мячи и воротца. Меня осенило: такой молоток с длинной ручкой мог оказаться подходящим орудием, но эти явно пролежали здесь нетронутыми долгие годы. Я закрыла крышку и продолжила поиски.
В углу стояли два мешка для гольфных клюшек, и именно здесь я нашла то, что искала, — одна клюшка, та, что имеет большую деревянную головку, отличалась от остальных. Ее головка была чистой и блестящей.
Неожиданно я услышала, как кто-то снаружи подошел к двери. Я обернулась и увидела своего кузена. Знала, что на моем лице отразилось чувство вины, но Пол казался совершенно спокойным.
— Могу я тебе помочь? — спросил он.
— Нет, — ответила я. — Просто я кое-что искала.
— Нашла?
— Думаю, да.
Пол вошел в чулан, закрыл за собой дверь, прислонился к ней и небрежно произнес:
— Тебе нравился Роуленд Мейбрик?
— Нет, не нравился. Но то, что он кому-то не нравился, еще не повод убивать его.
— Нет, это не повод, — кивнул Пол. — Но есть кое-что, что тебе следует узнать о нем. По его вине умер мой старший брат.
— Ты хочешь сказать, что он его убил?
— Не в буквальном смысле. Мейбрик его шантажировал. Чарлз был гомосексуалистом. Мейбрик прознал об этом и заставил брата платить. Чарлз покончил с собой, потому что не захотел жить во лжи, оставаться во власти Мейбрика и лишиться этого дома. Он выбрал достоинство смерти.
Мысленно возвращаясь назад, я вынуждена напоминать себе, насколько иным было общественное мнение в сороковые годы. Сейчас представляется невероятным, чтобы кто-то убил себя из подобных побуждений. Но тогда я с горестной уверенностью сразу признала, что это правда, и лишь спросила:
— Бабушка знала, что он гомосексуалист?
— Да. Думаю, не много найдется такого, чего не знало бы ее поколение. Бабушка обожала Чарлза.
— Понятно. Спасибо, что рассказал. — Помолчав, я добавила: — Наверное, если бы ты отправился исполнять свой долг, зная, что Роуленд Мейбрик останется жив и здоров, ты бы чувствовал, что у тебя осталось незавершенное дело?
— Как хорошо ты все поняла, сестренка. И как точно выразила. Именно это я и чувствовал бы: что оставил дело незавершенным. А что ты тут делала?
Я достала носовой платок, взглянула Полу прямо в лицо, так обескураживающе похожее на мое собственное, и ответила:
— Просто стирала пыль со старых клюшек.
Через два дня я покинула бабушкин дом и никогда больше ни с кем не говорила о том, что там произошло. Расследование продолжилось, не дав никаких результатов. Я могла бы поинтересоваться у своего кузена, как он все это проделал, но не спросила и много лет думала, что никогда так и не узнаю.
