Билли уставился на карту Гренландии, размышляя о словах Зака и многом другом.
– Значит, ты ни черта не знаешь о картах на женских спинах?
– Нет.
– Кто их сделал, для чего? Не знаешь, что они значат для Вроблески и зачем он собирает у себя этих баб? И что сделает с ними потом?
– Боюсь, что так. Я думал, ты знаешь.
– Если я правильно понял, при всей твоей образованности насчет карт, их назначения и материкового дрейфа, ты знаешь еще меньше меня?
– Ну-у…
Зазвонил мобильник Билли. Звонил Аким – урок картографии закончился.
– Выходит, я ошибся, Зак. Ты не умнее, чем выглядишь.
Зак остался наедине с телефоном и списком клиентов. Он размышлял, когда лучше связаться с Мэрилин, да и стоит ли вообще звонить. Не дождаться ли, пока она сама выйдет на связь? Тем временем можно немного ознакомиться с историей отеля «Телстар».
26. Из роли
Вечером Мэрилин вернулась в «Сетку» одна. Хотя Зак говорил, что ходит в этот бар зализывать раны, а ран для зализывания у него сейчас было хоть отбавляй, его там не оказалось. Мэрилин почувствовала облегчение. Секс всегда все усложняет. Не стоило тащить парня в «Телстар». Интересно, долго ли он продержится, чтобы не позвонить? Наверняка недолго.
Сейчас бар выглядел менее гостеприимным и слишком переполненным – ни одного свободного места. Мэрилин купила себе коктейль и стоя пристроилась за пианино, где могла слушать игру Сэма – тот бренчал что-то меланхоличное. Музыка ее приободрила. Она опустила в банку для чаевых пару бумажек, а когда Сэм взял перерыв, предложила купить ему выпивку. Удивительное дело: если девушка предлагает парню заплатить за выпивку и проявляет интерес к его талантам, парень готов раскрыть тебе душу нараспашку. Сэм отодвинулся от пианино, Мэрилин присела рядом с ним на высокую скамейку.
– Мне один друг говорил, что ты раньше был полицейским, – начала она.
– Что за друг?
– Зак Уэбстер. Продавец карт. Заходит сюда иногда.
– У меня плохая память на имена. И на лица.
– Это не мешало работать в полиции?
– Намного меньше, чем другие недостатки.
– Правда, что ты составлял психологические профили?
– В Нэнси Дрю решила поиграть?
– Что, уже и спросить нельзя?
– Ты кто – авторша, журналистка? Документальное кино делаешь?
– Нет-нет, – поспешно заверила Мэрилин. Она припасла на этот случай одну-две легенды. – Я актриса.
Сэм окинул ее скептическим взглядом. В актрису он еще был готов поверить, но в то, что ее ждет успешная карьера – с трудом.
– Работаю над ролью, – добавила она.
– Леди Макбет?
В иных обстоятельствах она бы обиделась и включила мощную ответку. Но тут лишь сказала:
– Пьеса совсем новая, первый раз ставят. Мы актерскую мастерскую проводим, импровизируем. Нужен какой-нибудь исходный материальчик.
– Следователя играешь?
– Нет. Убийцу.
Сэм снисходительно улыбнулся.
– На убийцу ты не похожа.
– В том-то и дело.
– Чего ты тогда хочешь? Помочь тебе с мотивацией?
Сэм насмешливо фыркнул.
– А что? Разве копы не разрабатывают мотивы?
Сэм фыркнул еще раз, однако возражать не стал.
– Почему люди убивают – это мне как раз понятно. Хотелось бы знать, что они делают потом.
– А драматург ваш что говорит?
– То-то и оно. Он то и дело переписывает пьесу, вот я и пытаюсь дать ему какую-нибудь идею.
– Когда тебе дают, кто ж откажется. – Сэм взял пару разрозненных аккордов. – С иных убийц – как с гуся вода, продолжают жить как ни в чем ни бывало, – сказал он. – Ни тебе чувства вины, ни раскаяния. Ровным счетом ничего. Их в полиции называют социопатами. Или психопатами. Не помню уже, кто есть кто. Таких очень трудно поймать.
– Пожалуй, сыграть на сцене тоже.
Сэм преувеличенно пожал плечами, давая понять, что не ему судить.
– Другие убийцы, – продолжал он, – сразу же являются в полицию сами и во всем признаются. Никакого азарта.
– Для пьесы они тоже не годятся, – согласилась Мэрилин. – А если не являются, но испытывают нужду в признании?
– Кому? Священнику? Члену семьи? Только последний дурак способен довериться попу.
Или семье.
Мэрилин сладко улыбнулась, словно давая понять, что раскусила его напускной цинизм.
– А если записать признание? Как в дневнике? Такое может быть?
– Бывало. Сбрасывают груз с души, а совсем конченые таким образом даже заново смакуют подробности убийства.
– Ага, – сказала Мэрилин, стараясь придать тону увлеченность.
– Однако это глупая затея. Дневники нередко попадают в руки других людей, и те имеют привычку их читать.
– Даже если зашифровано?
– Слишком сложно. И маловероятно.
– А если дневник написать, а потом сжечь? Как акт жертвоприношения – очищение от грехов посредством огня.
– Нет, сгорит-то всего лишь дневник. Грехи никуда не денутся.
Пальцы Сэма вновь прошлись туда-сюда по клавишам, рассыпая церковные лады. Изможденный алкаш у стойки перекрестился.
– Может, нарисовать схему убийства? – предложила Мэрилин. – Вроде карты? Чтобы не говорить прямо: «Это я сделал». Смотря как ее составить – кто-то другой посмотрит и даже не поймет, что речь идет о преступлении. Не обязательно рисовать ножи, части тела, лужи крови. Убийцы так когда-нибудь поступают?
– Не сомневаюсь, что кто-то когда-то поступал.
– Ну так как? Героиня совершает убийство…
– Которую играешь ты?
– Да.
– Зачем согласилась?
– Из-за денег.
– Женщина-киллер? Знаешь, мне все труднее это себе представить, ну да ладно, продолжай.
– А потом она сходит с ума, волнуется, накручивает себя. Носится по улицам. Чтобы выбросить из головы мысли об убийстве, похищает с улицы первую попавшуюся женщину. Это ты можешь представить?
– Даже пытаться не хочу.
– Не выключайся, Сэм. Героиня затаскивает женщину в микроавтобус, привозит в подвал, привязывает ремнями, раздевает, достает татуировочную машинку и выкалывает на спине женщины карту со всеми подробностями убийства.
– Мне уже хочется сходить на вашу премьеру. А зачем ей это делать?
– Чтобы избавиться от навязчивых мыслей. Чтобы признаться. Убийца чувствует облегчение. А татуированная женщина возвращается на улицу. Состояние взвинченности проходит. Потом, через некоторое время – не знаю, какое, – женщины с татуировками снова обнаруживаются. Ну как?
