Клэр добралась до финальной страницы. На двух последних фотографиях девочки не было. На них была запечатлена очередная коктейльная вечеринка, очередная компания чужаков, державших в руках винные бокалы. Тяготы жизни с дипломатом, как любила шутить мама. «Постоянно улыбайся и наливай». Клэр собралась было захлопнуть альбом, но тут Уилл накрыл ее руку своей.
Погоди, — сказал он. — Эта фотография.
Что с ней?
Уилл взял у девочки альбом и наклонился поближе, изучая одну из фотографий с вечеринки. На ней был папа Клэр с коктейльным бокалом в руке; он смеялся вместе с каким-то другим мужчиной. Сделанная от руки подпись гласила: «4 июля. С днем рождения, США!»
Эта женщина, — пробормотал Уилл. Он указал на худенькую брюнетку, стоявшую по правую руку от Эрскина Уорда. На ней было зеленое платье с глубоким вырезом и золотистым поясом; взгляд женщины был прикован к отцу Клэр — она смотрела на него с нескрываемым восхищением. — Ты знаешь, кто она? — спросил Уилл.
А я должна знать?
Посмотри на нее. Постарайся вспомнить, видела ли ты ее когда-нибудь.
Чем пристальней Клэр всматривалась в женщину, тем более знакомой она ей казалась, но это было лишь слабое воспоминание, в котором девочка не могла быть уверена. Возможно, воспоминания и вовсе не существовало, просто Клэр слишком сильно старалась его вызвать.
Не знаю, — наконец сказала девочка. — А что?
Просто я-то ее знаю.
Клэр нахмурилась.
Откуда? Это же мой семейный альбом.
А это, — ответил Уилл, указывая на женщину с фотографии, — моя мама.
26
Как и прежде, Энтони Сансоне прибыл в «Вечерню» под покровом тьмы.
Из своего окна Маура видела, как внизу, во дворе, припарковался «Мерседес». Из него выбралась знакомая — высокая, облаченная в черное — фигура. Когда Энтони величаво шагал под окном Мауры мимо фонаря во дворе, позади него, на мостовой, ненадолго вытянулась жутковатая тень, а затем исчезла.
Выйдя из комнаты, Маура направилась вниз, чтобы перехватить Сансоне. На площадке второго этажа она остановилась и поглядела вниз, в полутемный вестибюль, где приглушенно беседовали Энтони и Готфрид.
…до сих пор неясно, почему она так поступила, — сказал Готфрид. — Наши информаторы глубоко обеспокоены. Мы слишком многого о ней не знали, того, о чем нам должны были сообщить.
Ты считаешь, что это самоубийство?
А если не самоубийство, как объяснить… — Готфрид замер, услышав скрип ступени. Собеседники обернулись и увидели Мауру, стоявшую на лестнице.
Доктор Айлз, — произнес Готфрид, тут же соорудив на лице улыбку. — У вас бессонница?
Я хочу узнать правду, — ответила она. — Правду об Анне Уэл- ливер.
Мы так же потрясены ее смертью, как и вы.
Дело не в ее смерти. Дело в ее жизни. Вы сказали, что ничего не можете мне ответить, Готфрид. — Маура посмотрела на Сансоне. — Может, Энтони в состоянии это сделать?
Сансоне вздохнул.
Полагаю, пора быть с вами честным, Маура. Это мой долг перед вами. Идемте, поговорим в библиотеке.
В таком случае я пожелаю вам обоим доброй ночи, — сказал Готфрид, повернувшись к лестнице. Но тут он остановился и снова обратился к Сансоне. — Анны больше нет, однако это не означает, что мы можем нарушить данное ей обещание. Не забывай об этом, Энтони. — И директор пошел вверх по лестнице, постепенно исчезая во мраке.
Что это означает? — осведомилась Маура.
Это означает, что есть вещи, которые я не смогу вам рассказать, — ответил Сансоне, когда они двинулись по малоосвещенному переходу, ведущему в библиотеку.
Какой смысл в этой таинственности?
Смысл в доверии. Под строжайшим секретом Анна сообщила нам некоторые подробности. Детали, которые мы не можем никому передать. — Он остановился в конце перехода. — Но теперь мы сомневаемся: а вдруг даже мы не знали всей правды о ней?
В течение дня солнечный свет, проникая сквозь венецианские окна, затоплял библиотеку и отражался от полированных деревянных столов. Но теперь зал был окутан полумраком, превращавшим ниши в темные пещерки. Энтони включил одну-единственную настольную лампу, и в этом интимном сумраке они уселись за стол друг против друга. Вокруг них возвышались бесконечные ряды книжных шкафов со строго упорядоченными книгами — два тысячелетия знаний. Но сейчас Маура силилась прочитать сидевшего перед ней человека — мужчину, непостижимого, словно закрытая книга.
Кто такая Анна Уэлливер? — спросила Маура. — Я присутствовала на ее вскрытии. Тело покрывают застарелые шрамы — результат пыток. Я знаю, что ее мужа убили, но что случилось с Анной?
Сансоне покачал головой и вздохнул.
Неужели между нами всегда будет так?
Что вы имеете в виду?
Почему мы не можем разговаривать нормально, как другие люди? О погоде, о театре? Вместо этого беседуем о вашей работе — не самая приятная тема. Но, полагаю, именно она постоянно объединяет нас.
Вы имеете в виду смерть?
Смерть и насилие. — Энтони подался вперед, глаза его вперились в Мауру с такой пронзительностью, словно это были лазерные лучи. — Мы с вами очень похожи. В вас тоже живет тьма, и это нас связывает. Мы оба понимаем…
Понимаем — что?
Что тьма существует.
Я не хочу видеть мир таким, — возразила Маура.
Но вы наблюдаете свидетельства этого всякий раз, когда труп попадает на ваш секционный стол. Вы знаете, что мир состоит не из одного солнечного света, знаю это и я.
Так вот что мы привносим в нашу дружбу, Энтони? Мрак? Конец света?
Я почувствовал это в вас с первой нашей встречи. В вас это живет очень глубоко, потому что вы — это вы.
«Я — это я», — подумала Маура. Королева мертвых. Дочь чудовищ. Мрак внедрился очень глубоко. Он тек вместе с кровью в ее венах, потому что эта же самая кровь бежала и по сосудам ее матери Амальтеи, убийцы, которая проведет остаток своих дней в тюрьме.
Взгляд Энтони был настолько пронзительным, что Маура не смогла удержать зрительный контакт. Вместо этого она переключила внимание на портфель, который Энтони принес с собой. Они знали друг друга почти два года, однако от одного только взгляда Сансоне Маура способна была потерять душевное равновесие; он заставлял ее чувствовать себя образцом под микроскопом — внимательно изучаемым, выставленным напоказ.
Я пришла говорить не о себе, — заметила доктор Айлз. — Вы обещали рассказать мне правду об Анне Уэлливер.
Сансоне кивнул.
Во всяком случае, ту правду, что я могу рассказать вам.
Вы знали, что она подвергалась пыткам?
Да. А еще мы знали, что до последнего дня ее страшно мучило то, что случилось с ней и ее мужем в Аргентине.
