Итак, что имеется в наличии?
Во-первых, воздуховоды. Наверняка они есть и непременно ведут наружу: на улицы и дворы, может, к площади. Если повезет, то ширина позволит воспользоваться как лазом. Не может же быть так, что такие огромные пространства под землей имели лишь один-единственный вход – в его лаборатории. Нет, скорее всего, пространство сие – бывшие каменоломни, явление в древних городах нередкое. Когда для строительств требовался материал, его доставали прямо из-под земли, оставляя за собой беспорядочную сеть туннелей с множеством входов и выходов. Иноземцев достал свой карманный хронометр – половина четвертого утра. Через час-другой рассветет, все отверстия заполнятся светом.
Во-вторых, судя по тому, что минуло уже два с лишним часа, а воздух стал невыносимо сырым, это значит, подвал уходил к реке, а значит, Иноземцев лишь немного сбился с курса и сейчас находится неподалеку от Сены.
Ободряющие умозаключения эти вернули доктору самообладание. В конце концов, он всего лишь в двух-трех метрах под землей и в часе ходьбы от улицы Медников. Совсем близко над головой теплится жизнь, простирается небо.
Иван Несторович проверил наличие спичек в кармане, поглядел, сколько керосина осталось, потушил лампу и улегся спать. Утро вечера мудренее. Рассветет, и выход будет найден.
Закрыл глаза и тотчас уснул – шумный вечер в доме Лессепсов сильно вымотал его, а тут еще подземные обвалы. И пришла же эта глупая фантазия доктору – в подвал на ночь глядя спускаться! Шел бы наверх чашки Петри разбирать. Нет, вот надо непременно проверить, добротные ли Ульянка грабли для него расставила, крепкие ли у тех граблей черенки, не соскучился ли по ним лоб.
Иноземцев научился отдыхать и восстанавливать силы быстрым и крепким сном. Хотя нет, не научился, просто так само выходило. Обычно когда среди ночи во время усиленной работы он понимал, что просто-напросто перестает соображать, то склонял голову на тетрадь и спал то тех пор, пока сознание не начинало наполняться сновидениями. Как только под закрытыми глазами всплывали картинки, Иноземцев вскакивал, не позволяя на те картинки заглядываться. Сон длился чуть более часа, а то и меньше, но, проснувшись, он чувствовал себя хорошо отдохнувшим и бодро приступал к работе. Иноземцев стал развивать эту удивительную способность, возникшую после чудовищных катаплексических приступов и галлюцинаций, которые он испытывал благодаря Ульянушкинам шуткам и тому, разумеется, что бездумно пил раствор луноверина, полагая, что это простой морозник. И выработал условный рефлекс на сновидения. Получалось, что мозгу совсем немного нужно времени, чтобы полностью восстановить свою функцию, и для этого совсем необязательно мучить себя снами.
Так и сейчас, едва он ощутил чье-то прикосновение, дыхание у уха, едва пеленой застили взор обои комнаты на Введенке, вздрогнул, поднялся. Вокруг все еще было темно. Иван Несторович потер веки, пригляделся в надежде увидеть хоть слабые намеки пробивающегося сквозь спасительные щели света. Но, увы. Может, еще не рассвело?
Достал часы, зажег спичку.
Так и есть, проспал с полчаса.
Что делать? Бездействовать? Ждать? Или не терять времени впустую, рискнуть и двинуться вперед? Только вот беда, хорошо бы пойти, повернув на сто восемьдесят градусов, аккурат назад, но Иван Несторович не мог знать, откуда он пришел. Следы его все равно никаких результатов не дадут – натоптал добро в радиусе нескольких саженей, не разберешь, лишь еще больше заплутаешь, да и неизвестно, может, вход уже завален, а дома на улице Медников теперь и в помине нет.
Посидел немного, повздыхал и устремился вперед, прямо в пасть непролазной тьме. Решил двигаться без света, на ощупь, в надежде, что так свет снаружи обнаружится быстрее, да и керосин бы поэкономить следовало.
Не прошло и нескольких минут, как ухнул в какую-то яму и разбил лампу.
Хорошо, что хоть сам цел остался, только лодыжку подвернул да набил на лбу шишку. При тщательном прощупывании ямы, размером аршин на сажень, с ровными боками Иноземцев осознал неприятное ее сходство с могилой и поспешил вылезти. За шиворот тотчас просочился страх, а в мысли – воспоминания, как его однажды живьем чуть не закопали. И тем паче эти воспоминания были свежи, что какие-то несколько часов назад он во всех красках поведал их высшему свету Парижа.
Судорожно зажег свечку, посветил вокруг себя: верно – могила, на дне которой белела пара-тройка костей и наполовину изъеденный червями череп, а среди останков поблескивали стекла разбитой лампы доктора. Подавив тотчас прорвавшийся от желудка к горлу приступ тошноты, Иноземцев инстинктивно отполз от края и еще минут десять сидел, прижавших спиной к стене, отстукивая нервную дрожь.
Теперь двигаться во тьме было необходимостью.
«Ничего страшного нет, – говорил он себе, – это всего лишь каменоломни».
Огромная редкость повстречать могилу прямо посреди туннеля, по которому, скорее всего, передвигались груженные камнями телеги. И, скорее всего, он больше не повстречает ничего подобного. Верно, похоронен здесь один из множества работников.
Иноземцев зажигал спичку, взглядом фотографировал местность в радиусе на сколько света хватало – ни могил, ни надгробий, ни скелетов, слава богам – и смело шел вперед саженей десять. Потом опять зажигал спичку, шел. И так пока коробок заметно не опустел, а меж тем конца и края не было этим проклятым катакомбам. Хуже всего то, что если раньше коридоры были ровненькие, после падения в яму окрестности сильно видоизменились. Опять появились арки, своды, сменяющиеся простыми глыбами, подпирающими потолок. Бывало, он забредал в какие-то узкие и низенькие тупички, приходилось возвращаться, выползать из них. Порой тупички выводили в просторные залы, которые снова приводили к узким отверстиям, и приходилось ползти на четвереньках, гадая, что дальше – обвал, тупик, вилка али, может, свет божий.
Воздуха было все меньше, пахло сыростью и гнилой рыбой, а порой так невыносимо, что Иноземцеву казалось – кто-то напустил фосфористого водорода. Так пахло на болотах и в склепах, старых и долгое время не проветриваемых. Доктор гнал мысли о подобном и двигался дальше.
Наконец вдали замерцало, показалось голубоватое мерцание. Довольно странный отсвет, совершенно не похожий на дневной свет. Или это уже мерещится от усталости, ведь приличное расстояние Иноземцев покрыл, глотка бы воды, не говоря уже, что желудок начинало сводить от голода. Когда там солнышко-то встанет? Верные «Dent London» показывали без четверти полдень.
Из последних сил Иван Несторович дополз до выхода, ноги ступили на пол просторной залы, и он наконец смог распрямиться во весь рост. В очередной раз чиркнув спичкой, осветил просторный зал с узорчатыми стенами – хоть какое-никакое следствие человеческого присутствия. Присмотрелся он и отшатнулся, едва сдержав крик. Узор на стене состоял из ровно уложенных берцовых и лучевых костей, а между ними более редкий ряд черепов.
Пламя обожгло пальцы и померкло. Иноземцев продолжал стоять, впав в ступор, не зная, что и думать. Потом снова зажег спичку, осторожно придвинулся к стене, прикоснулся к ней. Кости были настоящими, с налетом времени, пыли и трухи. Спичка потухла. И только теперь Иноземцев заметил, что голубоватое свечение исходило прямо от стен. Это был фосфор, а точнее – тот самый фосфоритовый водород, от которого уже ломило виски. С тяжестью на сердце, стоя на ватных ногах и с подрагивающими мелкой дрожью руками, Иноземцев констатировал, что находится, увы, посреди самого настоящего кладбища. Посреди того самого кладбища, о котором говорила Ульяна, – огромной братской могилы, насчитывающей семь или восемь сотен лет…
