– Что ж ты шустрый такой, – проворчал Иноземцев, сполз на пол и откинулся затылком на камни. – Что ты меня кругами водишь? Не могу больше…
«Нет, можешь! – запротестовал разум. – Свет близок, значит, не столь глубоко…»
В подтверждение протеста пес запрыгал и разразился отчаянным лаем. То ли близкое и возможное, тем не менее избавление почуял, то ли…
Стал он рваться так отчаянно, что пришлось Иноземцеву заставить себя встать и пойти. Негоже так в пяти шагах от спасения руки опускать. Интуиция вдруг забарабанила по вискам – сейчас-сейчас, вот еще чуток, давай, я здесь, твоя свобода.
Прошли еще несколько коридоров, пес то вправо сворачивал, то влево, будто знал, куда нестись. Иван Несторович, безучастно стукаясь плечами об углы, спотыкаясь о ступени, вдруг потянувшие его наверх, уже не замечая ничего – ни куда шел, ни зачем, ни боли, ни жажды, полностью отдавшись на волю поводка, сотворенного из собственного рукава, едва поспевал ногами и руками переступать. И тут перед очередным узеньким лазом, куда грифон опрометью метнулся, доктор услышал человеческие голоса, отдаленные, будто замогильные, целый гам. Верно мертвый город. Ожившие мертвецы. Или люди? Рынок Ле-Аль!
Люди! Живые!
Никогда прежде он не был так им рад.
Занеся колено в лаз, который над линией пола отстоял аршина на три, он вдруг нащупал клочок бумаги, такой же плотной, как и записка от Ульяны, найденная на ступенях входа в подвал. Невольно Иван Несторович дернул грифона назад, тот, взвизгнув, тотчас оказался возле него. Трясущимися руками зажег последнюю спичку и развернул найденный лист.
«Верить мне опасно, а не верить – смертельно опасно. Ариадна».
Нет, Иноземцев не разозлился. Бездумно сунул записку в карман брюк, отвязал поводок, пес моментально сиганул в глубь лаза, а сам пополз вслед за ним. В конце пути наткнулся на кирпичную кладку. Из последних сил навалился плечом, та тотчас, уж как-то даже чересчур легко, поддалась, и Иноземцев вместе с кирпичами, пылью и взвизгнувшим грифоном вывалился в помещение, сплошь уставленное ящиками.
Придя в себя, он смог разглядеть, что кирпичи не были скреплены раствором, просто аккуратно выложены, а отверстие в лаз – старательно укрыто какой-то старой тряпкой, прибитой к стене. В эту минуту где-то в дальнем углу скрипнула дверь, голоса стали громче, дневной свет белым шлейфом накрыл потолок. Под шумный лай своего спасителя, не помня себя, он поднялся и, как пьяный, пошел на свет, спотыкаясь о корзины с картошкой и яблоками, о мешки, тележки, добрался до прямоугольника горящего божественным светом – дверного проема и шагнул наружу, сбив с ног какую-то торговку. Та с криками отскочила.
Не успел он ступить на свет божий, как тотчас был окружен толпой. Кто-то попытался схватить за шиворот, приняв, видимо, за бродягу, решившего отдохнуть на ящиках склада, но то ли пес весь черный, грязный, в паутине напугал толпу лаем, то ли признали в Иноземцеве по одежде под слоем пыли добропорядочного горожанина, попавшего в беду, али еще почему-то, но отпустили быстро. Он упал на колени, а потом ощутил на губах холодное прикосновение фляжки с портвейном, которую тотчас же отверг.
– Воды, пожалуйста. Воды! – не попросил он, а гневно выкрикнул.
Вроде и спасен был, радуйся, но внутри все клокотало, зудело. Свет резал глаза, очки он, конечно же, потерял. Вокруг мелькали размытые лица, тени, что-то кричали, спрашивали.
– Под рынком что… находится? – спросил Иван Несторович, осушив несколько чашек прохладной воды, поданной им оказавшимся поблизости водоносом.
– Так вы в оссуариях были? – посыпались изумленные вопросы. – Под землей?
Он судорожно потянул за цепочку на жилете, глянул на циферблат – ровно половина седьмого, судя по солнцу, клонившемуся к макушке башни, – вечера. Пробыл там почти двое суток.
И рассказали добродушные торговцы и прохожие, которых случай занес в эту минуту на участок рынка у складов, что сто лет с лишком назад располагалось здесь старинное кладбище под названием «Кладбище Невинноубиенных Младенцев», и которому было ни много ни мало тысяча лет. До того оно переполнилось, что в один прекрасный день провалилось под землю, утянув за собой пару окрестных улиц с домами. Тогда власти приняли решение расчистить завал, а останки обработать специальным раствором и уложить аккуратненько в нишах стен старой каменоломни. Столько этих останков было, что на многие километры под Парижем стены, вымощенные костями и черепами, тянутся, а кто попадет туда, дороги назад не сыщет.
А того, кто сыскал, того, кто смог подняться со дна царства смерти, всем рынком проводили до фиакра. Целая толпа мальчишек бежала потом вслед за экипажем и кричала что-то вроде: «Господин с черным грифоном! Господин с черным грифоном, побывавший в аду! Польский колдун восстал из царства тьмы! Берегись его!»
Улица Медников была необычайно оживлена, толпа окружала его дом, на крыльце стоял полицейский.
Появление доктора перепачканного, в пыли и паутине, без пиджака, с оторванным рукавом и лицом, как у трубочиста, и в ссадинах вызвало всеобщее ликование. Такой переполох из-за него одного? Поди, тоже сейчас кричать начнут в страхе и польским колдуном величать. Иноземцев соскочил со ступеньки фиакра и, низко опустив голову, проскочил в дверь, секунду назад через порог сиганул грифон.
Завалившись в собственную белоснежную, всегда сияющую чистотой и оттого насквозь пропахшую дезинфицирующими растворами, лабораторию в этаком виде, доктор мог думать лишь о ванне и о пациентах, которые, видимо, ждут его со вчерашнего вечера. Он уже сделал шаг по направлению к туалетной комнате, как неожиданно наткнулся на Илью Ильича. Невзирая на почтенный возраст, тот слетел вниз по лестнице и с перепуганным бледным лицом кинулся навстречу доктору.
– Где вы, господи боже, были? – выдохнул он, сторонясь перепачканной, но обрадованной собаки, тотчас оставившей на его клетчатых брюках серые пятна от лап. – Что у вас за вид? Больные штурмуют вашу лабораторию, соседи волнуются. Уж не передать, как мы все напуганы. Пропали! Будто в воду канули. Полиция! Полиция прочесывает все улицы Парижа, перевернула здесь все вверх дном, обшарила Институт. Один бог знает, что такое происходит.
Иноземцев дошел до лестницы, оперся о перила и с усталым вздохом опустился на ступеньку.
– Вы не поверите, Илья Ильич, – вздохнул Иван Несторович. – Какой же я неудачник…
– Объясните толком, объясните, богом заклинаю. Вы на волосок от ужасного обвинения!
– Какого обвинения? В чем? Вы сами тоже хороши, Илья Ильич, могли бы и предупредить, что под домом подвалы со стенами сплошь из мощей.
– Вы были в подвале? – ошарашенно воззрился биолог.
– Да, я был в подвале! Вдоль и поперек его исходил, чуть не помер, насилу выход нашел, через рынок вылез. – Иноземцев, кряхтя, сделал пол-оборота и бросил взгляд на крышку люка. – Мне отсюда не видать… Очки, видите ли, там и оставил. Подвал закрыт? Кто его закрыл? Я оставил его открытым… А-а, видно, пес спрыгнул вниз и каким-то образом задел…
