Он недоговорил, дверь отворилась, и вошел молодой человек – круглолицый, упитанный и неповоротливый, в рединготе, пуговицы которого вот-вот готовы были дать залп, со светлыми барашками волос, обрамлявшими гладкое розовощекое лицо, но такое перепуганное и озабоченное, что Иван Несторович невольно поднялся, ощутив вдруг подспудный страх. Молодой человек поклонился, вдруг смутился, опустил голову, позабыв представиться.
– Эмиль Гершин, адвокат из конторы «Гру и Маньян», – поспешил представить его Мечников.
– Эмиль Герши́, – поправил адвокат, все еще продолжая смущаться и отчаянно краснеть.
– О, – воскликнул биолог и затараторил по-русски, – я полагал, что вы из Гершиных. Знавал я одного Гершина.
Розовощекий адвокат сделал несчастное лицо.
– Простите, я ни слова не понимаю.
– Так вы не… Прошу простить, комиссар был здесь, он сказал, что вы возьметесь за это дело!
– Я очень сожалею! Я совершенно не говорю по-русски, но месье Маньян… Он был уверен в обратном. Месье Маньян, мой начальник, вероятно, полагал, что если один из подозреваемых – русский, то мое участие в нем принесет больше пользы делу. Но за дело я, конечно же, возьмусь.
Иноземцев в ужасе слушал сбивчивую речь адвоката. А следом перевел недоуменный взгляд на Мечникова.
Тот стал объяснять:
– Господин Гершин… то есть Герши́ ждет вас со вчерашнего вечера. Впрочем, как и один из инспекторов комиссара Ташро с полицейским, который дежурит на крыльце… – Он опасливо выглянул в окно, – и который уже, как я погляжу, отправился доложить, что вы нашлись. Месье Герши хочет задать вам несколько вопросов касательно вашего ученика Ромэна Виктора Лессепса, которого убили позавчера утром.
– Убили? – не расслышал Иноземцев, совершенно сбитый с толку. – Ромэна убили? Когда? Кто?
– Да. Произошло несчастье. После званого ужина, который был дан в честь его невесты, помощницы и родственницы месье Гюстава Эйфеля и на котором, как оказалось, были и вы, Ромэн Лессепс отправился на какую-то тайную встречу. Знаете, молодежь нынче любит поиграть в анархистов и социалистов, организуют сходки по разным темным углам. Да вы, верно, знали обо всем этом! В общем, в очередной раз собрались друзья юного Лессепса в доме на улице Риволи для демонстрации взрывного механизма, между ними произошла потасовка, бомба каким-то неведомым образом сдетонировала, все успели выбежать на улицу, а юноша – нет.
Иноземцев обмер, вновь опустившись на ступеньку.
– Так вот оно что было… – выдохнул Иноземцев, вспомнив взрыв, который он принял за обвалы и благодаря которому умудрился заблудиться. И в этом повинен глупый-глупый Ромэн. Эх, мальчишка, упрямый. – Неужто все же он это сделал… Недоглядел, ах, недоглядел…
– Но это, увы, не последняя из плохих новостей на сегодня. Ваше внезапное исчезновение несколько запутало следствие, если не сказать, едва не увело в другую степь. А я уж подумал – все, пропал наш Иван Несторович и в буквальном, и не в буквальном смысле. Однако обстоятельства сложились таким образом, что обвинения в убийстве пали на мадемуазель Боникхаузен, которую застали в руинах дома, сжимающую в объятиях обуглившееся тело жениха. Она не в себе, не помнит, как оказалась на Риволи, ибо упала и ударилась головой. А вот товарищи погибшего, напротив, помнят все прекрасно и рассказали, как та явилась незадолго до происшествия и именно что грозилась все разнести в пух и прах. Более того, в ее руках был нож, и она угрожала им месье Лессепсу-младшему. При осмотре тела и вскрытии обнаружили три ножевых ранения в живот. Увы, полученных до того, как огонь сделал свое дело.
– Не могу в это поверить… И что же теперь с ней будет? – проронил Иван Несторович едва слышно.
– Ничего хорошего. Пока мадемуазель Боникхаузен содержат в одной из камер здания Префектуры Полиции. Вам же придется очень подробно поведать, где вы провели эти два дня, и желательно, чтобы имелся свидетель для алиби.
Иноземцев перевел недоуменный взгляд с Мечникова на тяжело дышавшего с высунутым языком грифона – возможно, единственного свидетеля его алиби.
Снова жалобно скрипнула дверь. Вошел еще один незнакомец в плаще неопределенного цвета и с папкой под мышкой, нахмуренный, с сединой в волосах.
– Инспектор Ренье, – коротко представился он хриплым прокуренным голосом. – Месье Лессепс рассказывал о вашей миссии, но тем не менее нам пришлось произвести у вас обыск. Вот ордер, – инспектор вынул из папки листок. – Приносим свои извинения. Комиссар Ташро будет ждать вашего визита завтра в участке.
Глава V. И вновь детектив поневоле
Несмотря на замешательство, на усталость и даже некоторое бессилие после проведенных двух дней в подземелье, Иноземцев самообладания не потерял. Он принес Илье Ильичу извинения за беспокойство, уверил, что не имеет никакого отношения к взрыву, убившему юного Лессепса, потом обернулся к адвокату Герши и попросил его подождать четверть часа, чтобы умыться и переодеться. Отвечал на его вопросы Иван Несторович в перерыве между приемами, пока готовил инструменты и проводил дезинфекцию. Пациентов, что собрались под дверьми его лаборатории, следовало как можно скорее отпустить.
Когда Иван Несторович и адвокат Герши остались одни, можно было поговорить спокойно и озвучить те версии, что уже успели родиться в мыслях.
У Иноземцева их было две. Либо неугомонный Ромэн тайком все-таки занимался взрывчатыми веществами, а в тот день, быть может, решил продемонстрировать плоды своих трудов, либо Ульяна Владимировна опять затеяла авантюру. Одно из двух.
Но одержимость Лессепса бомбами и связь его с анархическими кружками в последнее время ослабли, он был влюблен и больше думал о мадемуазель Боникхаузен, чем о химии. Даже его разговоры, всегда сдобренные лозунгами свободы, равенства, свержения власти чиновников, осуждениями его класса в чрезмерной пресыщенности довольствами жизни, в то время как рабочие слои вынуждены прозябать в нищете, приуменьшились, приутихли, он перестал цитировать Гюго и Золя. Но Иноземцев не придавал никогда особого внимания его болтовне, более того, слушал довольно редко. Так что утверждать, что парень втайне не вынашивал каких-нибудь террористических идей, было нельзя. Как и существование того факта, что Ульяна наконец сама попала в собственные силки, связалась с бомбистами, привлекла к их деятельности и жениха, а потом оказалась жертвой обстоятельств. Эта удивительная девушка несколько лет дурачила лучших петербургских следственных чиновников, смогла играючи подменить тяжелый мешок с алмазами на простые булыжники прямо под носом Иноземцева и под носом Делина
[17], угнала воздушный шар, применив гипноз, заставила одного из уважаемых людей Парижа поверить, что она его племянница, другого – что его невестка. И теперь Ульяна в тюрьме? Да она через час после ареста могла подозвать своего тюремщика и произнести одну-единственную фразу навроде: «А хотите фокус?» – и исчезнуть. Но этого не произошло, более того, вот рядом сидит адвокат из уважаемой конторы, нанятый месье Эйфелем для спасения любимицы, и утверждает, что девушка ничего не помнит, все факты и подозрения указывают на ее вину, и ничего поделать с этим нельзя.
