– Это плохая новость. Мадемуазель Боникхаузен перевели во Дворец Правосудия. Ее дело будет разбирать самый беспощадный парижский судья и самый страстный ненавистник анархистов. Слушание назначено на завтра, в полдень.
– Как это на завтра? Но ведь, чтобы провести полноценное анатомирование, нужно как минимум пару дней. На что они надеются?
Герши вздохнул, его брови отчаянно дернулись вверх.
– Лессепсы мечтают поскорее покончить со всей этой неразберихой, мешающей их финансовым планам. Слушание будет проходить при закрытых дверях. Никто, кроме тех, кому положено присутствовать, не знает ни о самом слушании, ни тем более о его дате, газетчиков и на лье не подпустят к набережной Часов.
– Что это? – Иноземцев гневно скрестил руки на груди. – Попытка дать сотую долю шанса незадачливому внуку не потерять официальную жизнь? Зачем она вообще тогда нужна, эта эксгумация?
– Да, увы, скорее всего, это так. Решение уже принято. Леже ждет гильотина, мадемуазель – «Остров дьявола». А вы… – адвокат вздохнул. – Вы можете не торопиться. Если счастливому воскрешению Ромэна суждено случиться, то оно случится. И необязательно это приурочивать к полудню завтрашнего дня.
– Нет уж, дудки! – прокричал Иван Несторович, хватая редингот и шляпу. – Едемте в Пер-Лашез немедленно. Надо успеть хотя бы к заходу солнца выкопать гроб. Не очень-то хочется заниматься этим ночью.
Азарт, жажда доказать свою теорию о подмене тела, да и сделать вызов правосудию, как всегда, нашедшему отходные пути, вернула Иноземцева к жизни. Он мгновенно воспрянул духом, ощутил прилив сил и, не теряя ни мгновения, приступил к делу. Нанял каких-то кладбищенских бродяг, за пару франков те выкопали могилу Ромэна и, полчаса не прошло, перенесли гроб к фиакру, приторочили его к задку ремнями. И когда последний луч солнца скрылся за монмартрским холмом, покинули аллею де ла Шапель, миновали Менильмонтан и уже вовсю мчались по бульвару Пикпю в сторону крытого рынка Ле-Аль.
К девяти часам вечера тело погибшего, распространявшего по всей лаборатории запах разложения, было аккуратно вынуто из гроба и уложено на стол второго этажа.
– Придется потом выбросить стол, – проворчал Иноземцев, надевая фартук и натягивая гуттаперчевые перчатки. – Если бы не было надобности в секретности, то, пожалуй, отвезли бы его в Институт Пастера. Там такая удобная прозекторская.
Герши стоял у самых дверей, цвет его лица из румяного стал фиолетово-зеленым. Он зажал нос платком, страдальчески корчился, да и старался не глядеть на бурую головешку в белом костюме с раскоряченными обрубками-руками и ногами на столе.
Иноземцев все это время оживленно, с небывалой сосредоточенностью носился по комнате, собирая инструменты. Бросив короткий взгляд на бедного адвоката, он достал две маски-респиратора, изобретенные горным инженером, которые были полезны всякому прозектору, и протянул одну из них Герши.
– Не делайте глубоких вдохов, – посоветовал Иноземцев, – наденьте это, садитесь лицом к окну. – Потом вручил ему тетрадь и перо: – Я буду говорить, вы записывайте. Как вы себя чувствуете? Не дурно? Не слишком жмет?
Герши поправил странный прибор на лице, круглый, пористый, с сероватой прослойкой и резиновыми ремнями, крепящимися на затылке, и замотал головой – светлые барашки его волос смешно заходили вправо-влево, будто пружинки.
– Диктуйте. Я готов, – прогундосил он в маску.
– Ну что ж, – торжественно промолвил в ответ Иван Несторович и потер руки. – Я тоже готов. Начнем. Прежде с него надо снять эти помпезные тряпки. Эх, его пытались омыть дезинфицирующим раствором, повредили частично кожный покров и трещины от огня, которые могли бы очень многое сказать. Никаких данных об остатках одежды… Быть может, удастся обнаружить прилипшие кусочки лоскутов… Ладно, поглядим-поглядим…
Когда похоронный костюм Лессепса-младшего упал рядом с ножкой стола, Иноземцев вооружился лентой с делениями и склонился над столом.
– Труп мужского пола, телосложения худощавого, возраст определить нет возможности… пока нет возможности. Отсутствуют конечности рук и ног, края обуглившиеся, обсыпаются, кожный покров лица равномерно закопченный. Нижняя часть, в особенности зубы, видимо, обсыпались еще при первом осмотре. Записываете? – Иноземцев глянул на Герши, съежившегося в кресле и усиленно работавшего железным пером. – Во рту, кроме сухой трухи, той, что осталась от кожи и мышц, ничего обнаружить возможности нет. Шея обуглена. Левая сторона тела значительно обгорела, огонь съел ребра, мягкие ткани местами отсутствуют. Мы видим оголенные участки грудной клетки и брюшной полости, мышечные волокна черного цвета, под ними проступают кишечник, селезенка и легкое. Поверх них тонкая полоса от предыдущего вскрытия. Зашивать его не стали.
Иноземцев аккуратно стал приподнимать черный бугристый прямоугольник того, что было раньше кожей, подкожной клетчаткой и мышцами, с легкостью обнажив рисунок внутренних органов. Запах пошел такой, что бедный Герши простонал. Было чрезвычайно сложно вдыхать этот удушливый аромат даже через чудо-маску с угольной прослойкой и известью и следить за мыслью доктора одновременно, а еще и записывать. Но Иноземцев лишь оживился.
Посыпались красочные описания органов – их цвет, от черного до темного-красного и цвета вареного мяса, тягучести слизи и крови, разнообразия консистенций. Иван Несторович, похоже, находил в этой возне с трупом особое удовольствие, а порой забывал, как бедный адвокат относится к подобного рода зрелищам, подбегал нему и, тыча в нос скальпелем с частичками нечто ужасного, заставлял его взглянуть и даже прокомментировать увиденное.
– Неужели вы считаете, что эти почки действительно пережили пожар? – На этот раз Иноземцев протянул ему ладони с округлыми темно-красными органами. – Ну гляньте, прошу вас. У вас ведь должен быть богатый судебный опыт. Размеры почек говорят, что до смерти они функционировали прекрасно, лишь близкое присутствие огня немного уменьшило их в размерах из-за потери влаги. Кто сказал, что это острый нефроз, возникающий мгновенно, когда тело начинают поджаривать на огне? Я протестую. Вполне вареные себе почки.
Молодой адвокат интенсивно закивал, мечтая лишь о том, чтобы этот вареный продукт от него убрали куда подальше.
Иноземцев вернулся к столу.
– Что мы имеем в конце осмотра, – проговорил он. – Возраст двадцати-тридцати лет, точнее определить не могу. Функциональность органов спорна. Я бы сказал, что сердце у нашего друга начинало пошаливать. Большое количество частичек золы в трахее, бронхах, легких может иметь другую природу – надышался этим где-то. Нужно искать пневмокониоз. Да и ножевые ранения – описание их меня вовсе не удовлетворило. Ни одну из этих ран невозможно назвать прижизненной – пламя поработало на славу. Труп могли просто проткнуть ножом, а потом спалить. Даже разрыв чревной артерии просматривается с трудом и совершенно никак не может служить доказательством смерти. Но с этим в суд не явишься. В суд обычно являются с доказательствами, а не с их отсутствием. Судебная палата вам не аптека…
