Тем временем Ульяна постучала во второй раз. Через мгновение окно зажглось светом керосиновой лампы. Некто в светлом чепце подошел к подоконнику, поставил лампу и принялся за задвижки. Оконная рама кряхтела на всю улицу, будто умирающая под тупым резаком порося.
Сердце Иноземцева готово было выпрыгнуть вон из груди. Ульяна метнулась за угол и вжалась в стену справа от рамы.
Тут голова в чепчике перегнулась через подоконник.
– Кто здесь? – послышался женский старческий голос. – Жиронда, ты? Вернулась, гулена? Ну где тебя носило, покажись? Кис-кис-кис… Где же ты? Погоди ж у меня. Вот выйду…
Иноземцев услышал, как заскрипели половицы в ее комнате, настолько улица была узка, а дом ветх. Голова в чепчике исчезла, исчез и свет. Слышно было, как хлопнула сначала дверь, ведущая из комнаты, а через минуту – и входная.
Но в ту же минуту произошло невероятное!
Ульяна схватилась обеими руками за подоконник, легко подтянулась и села между распахнутыми створками. А следом стала вынимать из карманов бумажные франки и ссыпать их в комнату. Но едва заскрипели половицы крыльца, она скользнула вниз и уже была возле Иноземцева, повиснув на его плече и тяжело дыша в ухо.
– Только не шевелитесь, – шепнула она и зажмурилась.
На Иноземцева нашел такой столбняк, что просьба девушки была излишня, – он не мог и пальцем пошевелить, не говоря уж о хоть одном вразумительном слове. Вжался в стену и тоже зажмурился. Пока оба тряслись в пароксизме: один – ужаса, другая – азарта, старушка тщетно обследовала почву под своим окном, посетовала, что не нашла Жиронду, и обратно заковыляла к крыльцу.
– А теперь бежим! – выдохнула Ульяна, когда та исчезла внутри дома. Вскочила, зацепив оброненный пиджак, и понеслась вниз по улице.
Иноземцев машинально бросился вслед, но чуткий в эту минуту слух уловил нечеловеческий крик за спиной, потом лай, затем плач ребенка. Он обернулся. Весь дом, напротив которого они только что сидели точно в окопе, сиял зажженными окнами.
– Бежим же, черт вас побрал, – Ульяна настойчиво тянула его за руку. – Вот дура-то – мамаша Бюше. Через пару часов здесь будет вся Префектура Полиции. Напрасно сегодня месье Монфор проигрался.
И метнулась вперед.
Они бежали без продыху; не остановились и на улице Сен-Жак, тотчас нырнув в темноту такой же грязной и узкой улицы Сен-Северин, обогнули церковь, пронеслись через бульвар Святого Михаила, скрылись меж домами узкой старинной улочки Сен-Андре-дез-Ар. И только когда, выбравшись из лабиринта переулков, оказались на набережной Малаке, их силы были на исходе. Оба, запыхавшись, встали. Ульяна прислонилась к камню лестницы, спускающейся к воде, Иноземцев и вовсе кряхтя опустился на ступеньки. Не помнил он, когда последний раз так бегал.
И оба, взглянув друг на друга, вдруг весело расхохотались.
– Рассказывайте, – сквозь смех попросил он. – Кто это дама в чепце?
– Как кто? А вы не узнали? Это же мать бедняги Жако! Жако Бюше! – воскликнула Ульяна и села рядом. – Хотела еще записку подкинуть: «Маман, ни в чем себе не отказывайте. Ваш любящий сын, Жако». Но, увы, скорее всего, паренек не умел ни читать, ни писать.
Иноземцев минуты две, замерев с дурацкой улыбкой во весь рот, смотрел на девушку. Медленно его лицо вытянулось, брови сошлись на переносице, и он невольно поднялся. Но сказать ничего не сказал.
– Теперь-то вы не станете говорить, что я чудовище? – Ульяна тоже встала и, чуть касаясь пальцами каменных перил, зашагала вниз по ступеням. – Я никогда себе ничего не оставляю. Все, что хочу, беру где хочу, а потом возвращаю как могу.
– Странная у вас философия жизни, Ульяна Владимировна, – проговорил Иван Несторович, нагоняя ее.
Они спустились к воде и шли теперь вдоль берега. Месяц скатился к маяку башни на Марсовом Поле, горящему трехцветным прожектором, и все норовил задеть ее своими рожками. Свет от фонарей чуть серебрил воду, бросал на их лица густые тени.
– Зато ведь своя. Я восстанавливаю нарушенное вселенское равновесие. Работы по горло, пока мир полон дураков. И ведь каждого дурака вразумить надобно.
– Равновесие? – непонимающе воззрился на нее Иноземцев. – Но ведь на кону стояла жизнь человека!
– Мертвого человека, – уточнила девушка. – То есть просто тела. Смею предположить, что Жако Бюше, умирая, не желал ничего иного, как подороже продать свою шкуру. А я ее купила. Только и всего.
Вдруг до Иноземцева дошло, отчего Ульяна о дураках заговорила и на кого тем самым намек дала – тоже понял. Он скривился, хотел проронить какую-то возмущенную брань, но лишь поправил очки и зашагал прочь.
– Вы настоящее беспринципное чудовище! – все-таки сорвалось с его языка.
– А как же те хирурги древности, – нагоняя Иноземцева, поспешила парировать Ульяна, – которые, вопреки чтимому вами Закону, разрывали свежие могилы, вынимали из них трупы, с тем чтобы изучить строение человека изнутри. Они тоже, по-вашему, беспринципные чудовища? Богохульники?
Иноземцев хотел было возразить, но подходящих слов тут же отыскать не смог и даже шаг замедлил, соображая, что ответить.
На мгновение повисла пауза. Они стояли друг против друга, как два боксера, готовые к бою.
– Вы не отказываете себе в удовольствии исследовать внутренности покойников, дабы исследования ваши помогли развить медицину и тем самым спасли бы множество других жизней, – продолжала Ульяна.
– Но ведь смерть Жако Бюше не спасла ничью жизнь, а напротив – погубила!
– Ваша беда в том, что вы стремитесь к стабильности, к упрощенной схеме бытия: встал утром, сделал ряд простых, привычных манипуляций, лег с тем, чтобы вновь на следующее утро приступить к тому же, уже знакомому и оттого совершенно не пугающему, не тревожному, обыденному процессу. А как же риск? А как же элемент неожиданности, томительного волнения? Человеческая природа таким образом устроена, что все его существо готово к изменениям, оно дышит ими, оно пронизано насквозь энергиями будущих преображений. А вы их губите! Как губите зародыша, производя абортирование. Все человечество на том и живет, что придумывает и придумывает себе схемы и графики, планы и законы. А вы попробуйте жить без плана! Разрази меня все силы небес, посмотрела бы я тогда, чего стоит ваша душа!
Она говорила это, сжав кулаки и наступая на Иноземцева с каждым произнесенным словом, с вызовом смотрела снизу вверх:
– Смерть Жако Бюше еще спасет человека. Вот увидите. Я не привыкла проигрывать. А игра в самом разгаре.
Вновь Иноземцев на мгновение ощутил, как слова пронзают его сердце, заставляют верить. Он поймал себя на мысли, что за всю ее долгую речь не сделал ни единого вдоха. И, осознав это, тотчас же смахнул с себя нахлынувшее оцепенение.
– Вы говорите загадками, Ульяна Владимировна, – и зашагал дальше, заставив Ульяну с чувством поражения броситься следом. – Вас невозможно понять. Что вы замыслили? Что-то мне подсказывает: вам известно, где находится Ромэн Лессепс. Не собираетесь ли вы и его тело пустить на восстановление вселенского равновесия?
