Еще не до конца осознав, сон ли это или уже действительность, Иван Несторович встал. Ульяна подала его одежду и даже помогла одеться, заботливо застегнула пуговицы жилета и натянула редингот. Доктор лишь послушно вскидывал руками, позволяя себя одевать, как сонного ребенка. Комната тонула в неясном освещении чуть приглушенного электрического светильника над столом с чертежами, полотно витража было усыпано огнями – город накинул вечернее покрывало. Словно на расстоянии вытянутой руки, прямо напротив кровати висел полумесяц.
– Слушайте внимательно, – проговорила девушка, усевшись рядом на край постели и сжав его руку. – Вот ключ от двери, – она вложила в его ладонь холодный металлический предмет. – Как только потухнет свет, вы спуститесь по давешней винтовой лестнице на первый этаж третьего уровня, на смотровую площадку – она огибает северную и западную стороны платформы. Дойдете до западной стойки, там лифт. В потемках посетители, прибывшие поглядеть на лаборатории, тотчас же пожелают спуститься и покинуть башню. Я потушу электричество, я знаю, где рубильник. Лифт механический – работает за счет двух кабин: одна внизу, другая наверху, одна другую тащит. Когда вы окажетесь на второй платформе, я уже буду здесь и включу рубильник. За это время вам нужно будет слиться с толпой, а потом гидравлическим лифтом уехать на первый этаж. Там обычно столько посетителей, что ваше присутствие не покажется подозрительным.
Иноземцеву с большим трудом удалось уловить смысл ее слов, стены комнаты по-прежнему плавали, цветы колыхались.
– Что за снотворное? – проронил он.
– Лучше вам не знать, – покачала головой Ульяна.
– А почему не лестницей? Почему лифтом?
Девушка замотала головой и обняла его.
– Как же вы в таком состоянии по лестнице? Вы идти-то можете? Хотите воды?
– Да, очень, – выдохнул Иван Несторович, проведя по пересохшим губам рукой.
Несколько жадных глотков вернули к жизни, чуть отрезвили. Но он и не заметил, как девушка из комнаты удалилась. А была ли она здесь? Внезапно свет потух, Иван Несторович заставил себя подняться, вспомнив, что это было знаком. Как в тумане, шатаясь, вышел из комнаты на смотровую площадку, в лицо пахнуло холодным воздухом. Цепляясь за железные перила, доковылял до лифта…
И провал в памяти.
Проснулся в своей лаборатории, распластавшись на кушетке прямо в рединготе и очках, оттого что грифон неистово лизал руку.
– Что за черт? – проронил он, поднялся и сел.
С минуту сидел, хлопая глазами. Потер под стеклами очков веки, щелкнул крышечкой часов – десять. То ли еще не рассвело, то ли небо затянуло облаками, то ли все вокруг потонуло в смурой серости вечера.
Встал, прошелся. В прихожей в углу валялась безжалостно погнутая сигнальная чаша, всюду разбросан мусор, щепки. И тотчас он вспомнил вчерашний процесс во Дворце Правосудия, как вернулся и в ярости сломал сигнализацию, а потом топором разрубил стол. Но было это словно не вчера, а целое столетие назад.
Побледнев, он дернулся к шкафчику с лекарствами, судорожно распахнул дверцы – луноверин лежал нетронутым, с ним и простерилизованные шприцы в количестве, равном тому, что оставлял ранее. Потом поднялся на второй этаж – и там царил невиданный хаос. Мало весь мусором и пылью был усыпан, так еще и пробирки, и реактивы, и чашки Петри с образцами культур – все в беспорядке свалено в углу, тетради, книги, поломанные весы, инструменты, перепачканные в засохшей трупной слизи.
Иноземцев зажал рот рукой, насилу сдержав рвотный рефлекс, кинулся к лестнице, слетел вниз. Распахнув дверь, вышел на крыльцо. Перед ступенями чернело округлое пятно от костра. Это напомнило о визите Делина, а следом и Ульяны. Как во сне пред ним пронеслись безумные картины: Клиши, страшная морда гипсового дьявола кафе «Преисподняя», лавка портного на бульваре Османа, игорный зал, Латинский квартал, бесконечная вереница набережных и башня Гюстава Эйфеля, убегающая пикой под самые небеса. А потом и пурпурные розы вспомнились, Ульяна в объятиях.
Он машинально сунул руку в карман и вынул оттуда маленький ключик.
– Неужели опять? – проронил он. Оторвав взгляд от ключика, он посмотрел на улицу. Чуть посветлело. Пара прохожих прошли мимо, ребятишки ковырялись напротив, строя что-то из кирпичных обломков, какой-то господин проехал на велосипеде. Пациентов не было. Об Иноземцеве все позабыли. Он чувствовал себя похищенным в страну фей, где сутки равняются нескольким земным годам.
– Эй, – свистнул он компании ребят. Те мигом подбежали.
Вынув пятифранковую монету, Иноземцев протянул самому старшему из них.
– Покормите, пожалуйста, пса, – попросил он. – А на остальное можете купить мороженого.
Шумная детвора понеслась в сторону рынка Аль. Грифон повилял хвостом и, словно почуяв печаль хозяина, покрутился на месте, сел.
– Только не увлекайтесь, – крикнул им вдогонку Иван Несторович. – Не то горло заболит.
Запахнув редингот, он зашагал в противоположную сторону. В кармане были еще две пятифранковые монеты, и их нужно было использовать с умом. Поэтому он поймал фиакр и велел ехать на улицу Гренель, в русское посольство. Хватит с него парижских приключений, вернется на родину, попросится в какую-нибудь земскую больницу у самого черта на куличиках. Там его точно никто не сыщет.
Ехал он, ехал, а совесть принялась ножи точить. А как же Ромэн? Жив ли еще? Если жив, то спасать его надо. А не то выходит: не только невесты лишил, еще и в беде оставил. А Ульяна? Так без нее и жизнь не представлялась. Все-таки добралась она до сердца. Проиграл он свою душу нынче в рулетку…
Не зная, как поступить, Иван Несторович сошел у ворот особняка, обнесенного белой кирпичной стеной, с номером 79. Вдруг эти самые ворота стали медленно, кряхтя открываться, показался дворник, а потом и открытая коляска, запряженная двойкой, в ней – сам Петр Иванович Рачковский, глава заграничной агентуры, сокращенно ЗАГ.
– Иноземцев! – удивленно воскликнул он, тотчас узнав доктора. – Вы ли это? Что-то стряслось? Что-то и на себя не похожи… Бессонные ночи? От больного, верно, возвращаетесь? Но вас точно Господь Бог послал, не иначе! Садитесь скорее, – чиновник пододвинулся на скамеечке, сам дверцу открыл.
Иноземцев в недоумении пробормотал что-то невнятное, поправил сползший набок галстук и сел. Экипаж понесся вниз по улице.
– Тут у нас такая оказия стряслась, – начал Петр Иванович. – Помните бывшего исправника из Т-ского уезда, Делина Кирилла Марковича? Бюловское дело в 87-м расследовал на пару с…
– Григорием Петровичем Заманским, – осторожно напомнил Иноземцев.
– Так точно, с ним. Ну так вот, не поймали ведь тогда девицу Бюлов, как сквозь землю, говорят, провалилась. Так теперича этот Делин с катушек слетел, подал в отставку и ищет ее по всему свету белому…
Сердце Ивана Несторовича зашлось, как подумал, что об Элен Бюлов теперь из-за Делина опять в Департаменте полиции вспомнят. А Рачковский-то не так-то и прост был, как исправник описал. Два года он просидел на месте легендарного гуляки Корвина-Круковского, в должности главы заграничной агентуры, ограничившись вроде как лишь двумя помощниками и продолжая популярность картежника поддерживать. О нем ходили самые разнообразные слухи: и что с террористами водился, и что исправно их ловил по всей Европе, и что арестован был однажды, и что тесную связь имеет с парижской полицией, и что французских филеров у него на содержании больше тысячи, в том числе и то, что прикрывается видом игрока-любителя, хаживая по казино, небось дабы и там революционеров отлавливать. Делин, конечно же, свою наблюдательность растерял за три эти несчастных года, предположив, что нынешний глава ЗАГа – такой же гуляка, как и Корвин-Круковский. Иноземцев же раз взглянул в прищуренные холодно-серые глаза чиновника, его как из ледяного душа окатили. Не надменен, как Заманский, и не горяч, как Делин, видно, что к каждой душе, к каждому сердцу ключик подобрать мастак; такой Ульяну вычислит, и солнце не успеет за Марсово Поле закатиться.
