В этот момент на лице преподобного появилось выражение удивления, даже более заметное, чем всегда, а удивление на его лице неизменно немалое.
Папа обещал, сказал мальчик. И как это будет выглядеть, если он вернется, а меня нет?
Твой папа не вернется, сказал мистер Воллман.
Во всяком случае, в ближайшее время, сказал я.
И тогда ты уже будешь не в состоянии принять его, сказал мистер Воллман.
Если твой отец придет, добавил преподобный, мы ему скажем, что тебе пришлось уйти. Объясним ему, что это к лучшему.
Вы лжете, сказал мальчик.
Судя по всему, разложение уже начало влиять на характер мальчика.
Как ты сказал? — спросил преподобный.
Вы трое лгали мне с самого начала, сказал мальчик. Говорили, что я должен уйти. А если бы я ушел? Я бы навсегда потерял папу. А теперь вы говорите, что передадите ему мое послание?
Передадим, сказал преподобный. Мы определенно…
Но как? — спросил мальчик. У вас есть способ? Общаться? У меня не было. Когда я находился с ним там.
У нас есть, сказал мистер Воллман. Есть такой способ.
(Маловразумительный.
Еще не сложившийся.)
(По этому вопросу самого начала не все было ясно.)
И в это время с другого конца наших владений донесся голос миссис Дилани, которая звала мистера Дилани.
Много лет назад ее муж предшествовал ее появлению в этом месте. Но больше его здесь нет. Иными словами, хотя его хворь-тело лежало там, куда она его положила, сам мистер Дилани…
Находился в другом месте.
Пошел дальше.
Но бедная миссис Дилани не может набраться решимости последовать за ним.
Из-за одного забавного дела. Которое случилось с другим мистером Дилани.
С братом ее мужа.
В то время это казалось не «забавным», а необходимым, предначертанным судьбой и чудесным.
Но теперь ее сердце разрывалось на части: проведя много лет в том предыдущем месте, вожделея к тому, другому, Дилани, чувствуя себя несчастной в браке…
Она через месяц после того, как ее муж пришел сюда, сошлась с тем, другим, Дилани, но он мгновенно упал в ее глазах, потому что продемонстрировал беспечное неуважение к памяти ее мужа (его брата), и ей стало ясно, что у него гнилой и корыстолюбивый нрав (в отличие от ее мужа, который был, как она поняла теперь, личностью безупречной во всех смыслах).
Пусть даже он был лишен воображения, скромен и далеко не так внушителен и обольстителен внешне, как его (нравственно разложившийся) брат.
Так она застряла здесь.
Физически ее влекло к тому Дилани (который все еще находился там, в том предыдущем месте).
Но при этом она желала уйти и снова встретиться с мужем и извиниться.
За то, что они потеряли столько лет совместной жизни, когда она вожделела к другому человеку.
Короче говоря, она разрывалась между желанием уйти и желанием остаться.
Уйти или ждать.
И она бродила вокруг, кричала: «Мистер Дилани!»
Непрерывно.
Мы так никогда и не знали, какого Дилани она зовет.
И она сама не знала.
Ой, посмотрите, неожиданно выдохнул паренек, и в его голосе безошибочно слышалась дрожь страха.
Я огляделся, сердце у меня упало.
Крыша над ним разжижилась, и он, казалось, сидел в серо-белой луже.
Из лужи появилось щупальце, похожее на виноградную лозу.
Оно становилось толще по мере приближения к мальчику, переползло, как кобра, через его скрещенные лодыжки.
Я протянул руку, чтобы откинуть его, но оно оказалось твердым, скорее камнем, чем змеей.
Мороз по коже от такого развития событий.
Начало конца.
XXXII
Если случай мисс Трейнор был показательным, то за этим щупальцем вскоре должны были последовать другие, пока мальчик не будет полностью привязан (как Гулливер) к крыше.
Когда он будет обездвижен, на нем быстро появится некое подобие кокона, которое лучше всего описать словами «последовая пеленка».
Потом эта пеленка затвердеет, превратится в подобие панциря раковины, и этот панцирь начнет претерпевать преобразования (а именно: упавший мост, хищная птица, собака, страшная ведьма и так далее), каждое последующее будет более натуральным и отвратительным, чем предыдущее; этот процесс послужит только к увеличению скорости его падения под откос: чем неестественнее панцирь, тем меньше «света» (счастья, честности, положительных желаний) будет проникать внутрь.
