Для него это был безмолвный склеп в глухой ночи.
И вот наступил критический момент.
Мальчик и отец должны вступить во взаимодействие.
Взаимодействие должно приободрить мальчика; должно позволить ему или воодушевить его на уход.
Иначе все было напрасно.
Почему ты задерживаешься? — спросил мистер Воллман у мальчика.
Тот глубоко вздохнул, приготовился, казалось, войти, наконец, и получить наставление.
LXVIII
Но тут: вот невезение.
Темноту прорезал свет фонаря.
Мистер Мандерс.
Ночной сторож.
Он подошел, оглядываясь, как всегда оглядывается, когда среди нас: пугливый, несколько смущенный собственной пугливостью, он торопится вернуться в свою сторожку.
Мы симпатизировали Мандерсу, который во время таких обходов собирал все свое мужество, кричал нам приветливо, заверял, что дела «там» идут, как всегда, то есть люди едят, занимаются любовью, ссорятся, рождаются, напиваются, враждуют, все движется стремительно. Иногда по ночам он упоминал своих детей…
Филиппа, Мэри, Джека.
И докладывал нам, как они поживают.
Мы ценили эти рассказы больше, чем можно было ожидать, с учетом шутливого духа, в котором они до нас доносились.
Придя сегодня, он позвал некоего «мистера Линкольна», время от времени разнообразя форму обращения и выкрикивая «мистер президент».
Хотя нам нравился Мандерс…
Время он выбрал самое неудачное.
Ужасное.
Хуже не придумаешь.
Он зовет моего отца, сказал мальчик, который стоял на слабых ногах у стены близ двери.
Твой отец президент? — иронически спросил преподобный.
Да, ответил мальчик.
Президент чего? — спросил преподобный.
Соединенных Штатов, сказал мальчик.
Это правда, сказал я преподобному. Он президент. Много времени прошло. Есть такой штат — Миннесота.
Мы воюем, сказал мистер Воллман. Воюем сами с собой. Пушки значительно усовершенствованы.
Солдаты квартируют в Капитолии, сказал я.
Мы все это видели, сказал мистер Воллман.
Когда были там с ним, сказал я.
Мистер Мандерс вошел в дверь, и в ограниченном пространстве его фонарь засиял.
То, что прежде было темным, теперь ярко сверкало; на каменных стенах мы могли разглядеть трещинки и выбоины, на пальто мистера Линкольна — складки.
Бледное, изможденное хворь-тело паренька.
Которое лежало в…
В хворь-ларе.
Ах, сказал Мандерс. Вот где вы. Сэр.
Да, сказал мистер Линкольн.
Очень сожалею, что помешал, сказал Мандерс. Я думал… я думал, вам понадобится свет. На обратном пути.
Мистер Линкольн довольно медленно поднялся и пожал руку мистеру Мандерсу.
Казалось, что ему не по себе.
Был, вероятно, смущен тем, что его застали здесь.
Стоящим на коленях перед хворь-ларем своего сына.
Открытым хворь-ларем.
Взгляд мистера Мандерса невольно переместился с мистера Линкольна на содержимое хворь-ларя.
Мистер Линкольн спросил, каким образом мистер Мандерс найдет без света путь назад. Мистер Мандерс ответил, что, хотя он, будучи в некотором роде слабонервным, все же и предпочитает свет, он знает это место как свои пять пальцев. Мистер Линкольн сказал, что, если мистер Мандерс даст ему еще несколько мгновений, то они смогут вернуться вместе. Мистер Мандерс согласился и отошел в сторону.
Катастрофа.
Они совершенно не взаимодействовали.
Пока не произошло ничего такого, что могло бы пойти на пользу мальчику.
Но он так и не отозвался.
Так и стоял, продолжая опираться о стену, замерев от страха.
Но потом мы увидели, что это вовсе не страх.
Стена за ним разжижилась, сквозь нее просунулись щупальца, и теперь четыре или пять обвились вокруг его талии: ужасный шевелящийся пояс, крепко удерживающий его.
