Эта мысль мне пришла в голову еще тогда, когда нас усадили в карету. Мол – бегите, парни. И всем будет хорошо. Вам за Гранью, мне тут.
– Запросто, – Гарольд усмехнулся. – Видал, какое Тобиас представление устроил? Со слезой, с кровопусканием.
– Да кабы он один, – я закинул ноги на скамью напротив. – Ты только не обижайся, дружище, но братец у тебя еще та скотина.
– Знаешь, я не хочу его оправдывать, – помолчав, сказал мне Гарольд. – Да и не стану, потому что нет в этом смысла. Но доля моей вины тут есть.
– Тра-ля-ля, – скорчил рожицу я. – Слушай, давай обойдемся без вот этих вот тягостных размышлений и жалостливых признаний. Мы знакомы уже два года, и никогда ты себе подобных сомнений не позволял. Ты всегда верил в друзей, сталь и удачу, не сворачивал с намеченного пути и не жевал сопли, так не начинай превращаться невесть во что. Я и без того тебя в последнее время не узнаю, так много стало в тебе этой… Как ее… А! Сентиментальности. Хорошее слово, я его от Ворона узнал.
– Ну-ну, – подбодрил меня Монброн. – Что еще?
– Еще? – закусил удила я. – Слушай, что еще. Дядюшка Тобиас, по сути, объявил твоей семье войну, и Генрих переметнулся в его стан. Он предал родную кровь и выбрал другую сторону, не ту, на которой ты. Про сестер и мать говорить не стану ничего, они женщины, да и не моего ума это дело. А что до братца твоего – сволота он, вот и все. А какой разговор с такими людьми на войне, ты знаешь. И если я не прав, то можешь прямо сейчас плюнуть мне в лицо.
– Не буду плевать, – с каким-то облегчением расхохотался Монброн. – Потому что ты прав. Во всем. Знаешь, я себя в последнее время ощущаю, как человек, который попал в густой туман, причем в знакомых ему местах. Вроде очертания везде привычные, но все какое-то чужое. Вот я бреду в этом тумане, натыкаюсь на углы там, где их не было, спотыкаюсь, дороги отыскать не могу. А я же еще и вас за собой веду. Одно дело самому голову на плаху положить, совсем другое еще и ваши с собой за компанию туда же пристроить. Что ты улыбаешься? Мне прошлого лета до конца дней хватит. Флоренс, между прочим, до сих пор снится. Придет под утро во сне, стоит, улыбается и молчит. Ни Ромул, ни Флик не приходят, а она – часто.
– Это означает только одно – Ворон мало тебя нагружает работой, – назидательно произнес я. – Мне вот ничего не снится, сплю как убитый.
– Ну, Аманда сказала, что я так взрослею, – возразил мне Гарольд. – Не поверишь, но перед отъездом из замка я с ней поделился своими мыслями. Случайно получилось, сам не ожидал.
– Верю, что случайно. Нарочно с ней давно никто не разговаривает, – не удержался я. – Она всех от себя разогнала.
– Ну да, характер у нее испортился невероятно, – признал мой друг. – Она и раньше была не подарок, а теперь… Кстати, я так и не понял, отчего это произошло. Не захотела она мне ничего рассказывать.
– Да брось ты, – даже удивился я его непонятливости. – В папаше дело. Сначала она об этом не сильно задумывалась, а потом осознала, что к чему. Все-таки из принцесс в нищенки свалилась.
– Ты слишком много общаешься с де Фюрьи, – укоризненно произнес Гарольд. – Как по мне, дело не в этом. Ну или не только в этом. Мне кажется, ты тут тоже замешан.
– Стоп-стоп-стоп, – махнул руками я, брякнув при этом кандалами. – Давай меня сюда не приплетать. Поверь, я до последнего пытался сберечь то, что между нами было. Хотя, если честно, ничего особенного между нами и не было. Так…
– Для тебя это «так», для нее что-то другое, большее.
– Прекратили этот разговор, – потребовал я. – Мы сейчас осуждаем тебя, а не меня. А что до Аманды… Слушай, вот вернемся в замок, тогда о ней и поговорим. Если вернемся.
– А чего меня осуждать? Все же верно. – Гарольд устроился на лавке поудобнее. – Ты назвал меня «тряпкой», я с тобой согласился. Жалко поздно. Надо было вас послушать, убить дядюшку, обстряпав это дело почище, и отправиться обратно в герцогства, к нашим друзьям.
– Ну не то чтобы «тряпкой», – мне стало немного неловко. – И потом – ты действовал в каком-то смысле верно.
Так оно и было, на самом деле. В голове моего друга не могло уложиться то, что кто-то посягнет на величие его фамилии, что кто-то из его семьи сможет предать родную кровь. Монброны Силистрийские всегда были первыми во всем, и Гарольд впитал это с молоком матери. Его дом в самом деле был его крепостью, в падение которой он никогда бы не поверил. Он и не верил до той поры, пока не увидел все своими глазами.
– Верно, неверно… Какая теперь разница. – Монброн отогнул занавеску на окне, скрывавшую нас от зевак. – Почти приехали. Скажи, ты когда-нибудь думал о том, что твоя жизнь закончится на плахе или в петле?
– А ты туда собрался? – изумился я. – Серьезно? На самом деле?
– Да вот еще, – он пихнул мою ногу своей, и я облегченно вздохнул, увидев прежнего Гарольда, который никого и ничего не боится. – Это я так спрашиваю, из любопытства. А в тюрьме ты когда-нибудь бывал?
– Нет, – ответил я. – Никогда. Что мне там делать? Я же не уличный воришка.
Карета, скрипнув, остановилась, двери ее распахнулись.
– Выходим по одному, – услышал я. – По сторонам не глазеть, рта не открывать, знаков никому не подавать.
– Еще раз позволишь себе говорить с нами в таком тоне – и я тебя убью, – подал голос Монброн. – Не забывай, титулов нас пока никто не лишал и привилегий тоже. И почему оковы обычные? Мне по положению позолоченные положены.
– Все так говорят поначалу, – сообщил нам судейский, с которым общался дядюшка Тобиас. Он тоже был здесь. – Все требуют почтения и привилегий. А потом плачут, как дети, и убеждают наших доблестных тюремщиков, что они совершенно другое имели в виду.
Его слова поддержал дружный хохот, как видно, это была традиционная местная шутка.
Я первым вылез из кареты и тут же зажмурился. После полумрака яркое солнце нестерпимо ударило в глаза.
– Не вороти рожу от солнышка, – посоветовал мне кто-то. – Теперь тебе его до самой казни не видать.
Смысл этих слов я понял довольно скоро, когда нас с Гарольдом привели в камеру.
Надо заметить, что «Башня-на-Площади» была именно тем, что значилось в ее названии. Редко увидишь такое совпадение места и названия, которое его именует. Вот возьмем нашу раймилльскую «Веселую площадь». Если верить наименованию, так там народ должен веселиться. Канатоходцев смотреть, жонглеров, пиво пить, и так далее. Но – нет. Там казни проводят, какое уж тут веселье. Ну разве если только кого-то из казначейских колесуют или судейских, тут да, тут народ очень радовался.
Здесь же одно совпадало с другим. Башня была высокая, с толстенными стенами, узкими лестницами внутри и крошечными камерами. И без окон. Я, по крайней мере, их не заметил. Из освещения только факелы, потрескивающие на стенах.
Я слышал много легенд о том, как матерые воры умудрялись бежать из разных мест – и из тюрем, и с рудников. Большей частью это были, разумеется, сказки. Но даже в них не упоминались подобные места.
