В 1871 году лорд Кельвин, самый выдающийся физик своего времени, изложил серьезные возражения относительно теории Дарвина. В последующие годы на них не ответил ни Дарвин, ни кто-либо другой. Чтобы последствия эволюции проявились на Земле (вне зависимости от того, что еще можно было думать об эволюционной теории), явно требовался значительный период времени – по крайней мере, несколько сотен тысяч лет. Во времена публикации работы Дарвина, по самым смелым оценкам, возраст Земли насчитывал около десяти тысяч лет. Сам Дарвин полагал, что Земле должно быть по меньшей мере триста тысяч лет, чтобы дать достаточно времени для эволюции. Материальные свидетельства новой науки – геологии были запутанными и противоречивыми, но казалось по меньшей мере возможным, что возраст Земли может насчитывать несколько сотен тысяч лет.
Лорд Кельвин подошел к этому вопросу по-другому. Он спросил, сколько горит Солнце. В то время массу Солнца довольно точно установили; в нем явно действовали те же процессы горения, которые обнаружились на Земле, – следовательно, можно было высчитать время, потребное для того, чтобы массу Солнца поглотил огромный огонь. Кельвин нашел ответ: Солнце полностью сгорит через двадцать тысяч лет.
Тот факт, что лорд Кельвин был набожным религиозным человеком и, следовательно, выступал против эволюции, нельзя рассматривать как причину предвзятости его рассуждений. Он исследовал проблему с точки зрения беспристрастной математики и физики. И он пришел к неопровержимому выводу, что для эволюционного процесса просто недостаточно времени.
Добавочным свидетельством было тепло Земли. Благодаря стволам шахт и другим просверленным отверстиям стало известно, что температура Земли увеличивается на один градус на каждую тысячу футов глубины. Это подразумевало, что ядро Земли все еще очень горячее. Но если бы Земля и вправду сформировалась сотни тысяч лет назад, она бы уже давно остыла. Это совершенно ясно вытекало из второго закона термодинамики, и никто не оспаривал этого.
Их таких физических дилемм был лишь один выход, и Коп предложил его вслед за Дарвином.
– Может быть, – сказал он, – мы не все знаем об источниках энергии Солнца и Земли.
– Вы имеете в виду, что может существовать новая форма энергии, еще неизвестная науке? – спросил Мортон. – Физики говорят, что это невозможно, что они уже полностью понимают правила, управляющие мирозданием.
– Может, физики ошибаются, – сказал Коп.
– Определенно кто-то ошибается.
– Верно, – невозмутимо проговорил Коп.
Если он непредвзято выслушивал разговоры Мортона о вере, точно так же он вел себя с Маленьким Ветром, следопытом-шошоном.
Вскоре после того, как начались раскопки костей, Маленький Ветер заволновался и стал возражать. Он сказал, что всех их убьют.
– Кто нас убьет? – осведомился Штернберг.
– Великий Дух – молниями.
– Почему? – спросил Штернберг.
– Потому что мы тревожим место захоронения.
Маленький Ветер объяснил, что это кости гигантских змей, населявших Землю в далеком прошлом, до того, как Великий Дух выследил их и убил всех молниями, чтобы человек мог жить на равнинах. Великий Дух не хотел бы, чтобы змеиные кости потревожили, и он не станет кротко взирать на такие авантюры.
Штернберг, которому в любом случае не нравился Маленький Ветер, должным образом сообщил об этом Копу.
– Может, он и прав, – сказал Коп.
– Это всего лишь дикарское суеверие, – фыркнул Штернберг.
– Суеверие? Какую часть сказанного им вы имеете в виду?
– Все, – ответил Штернберг. – Всю эту идею.
– Индейцы думают, что окаменелости – кости змей, то есть рептилий. Мы тоже думаем, что это были рептилии. Они считают, что существа были гигантскими. Мы тоже так считаем. Они думают, что гигантские рептилии жили в далеком прошлом. Как полагаем и мы. Они думают, что их убил Великий Дух. Мы говорим, что не знаем, почему они исчезли… Но, поскольку не предлагаем собственного объяснения, с чего нам быть уверенными, что объяснение индейцев – суеверие?
Штернберг пошел прочь, качая головой.
Плохая вода
Коп выбирал места для своих лагерей исходя из удобного доступа к окаменелостям, и только.
Одной из проблем их первой стоянки был недостаток воды. Ближайший Медвежий ручей оказался таким загрязненным, что они перестали брать из него воду после первой же ночи, когда все помучились дизентерией и желудочными спазмами. И, по словам Штернберга, в пустошах повсюду вода напоминала «густой раствор английской соли».
Поэтому всю свою воду они брали из родников. Маленький Ветер знал несколько родников, ближайший из них находился в двух милях езды от лагеря. Поскольку Джонсон больше всех других суетился насчет воды, которую использовал для своих фотографических процессов, его обязанностью стало каждый день ездить к источнику и обратно и привозить воду.
В таких поездках его всегда кто-нибудь сопровождал. С кроу они не знали никаких проблем, а сиу, как считалось, все еще находились далеко на юге, но здесь были индейские охотничьи угодья, и люди Копа никогда не знали, когда могут повстречаться с маленькими группами враждебных индейцев. Всадники-одиночки всегда рисковали.
Тем не менее для Джонсона то была самая бодрящая часть дня. Ехать под огромным куполом голубого неба, там, где вокруг во все стороны расстилались равнины, – это ощущение было сродни мистическому.
Обычно с ним ездил Маленький Ветер. Маленькому Ветру тоже нравилось выбираться из лагеря, но по другим причинам. Дни шли, выкапывалось все больше костей, и он все больше боялся возмездия Великого Духа, или, как он его иногда называл, Вездесущего Духа – того, который пребывал во всех вещах в мире и находился повсюду.
Обычно они добирались до ручья в плоской прерии примерно в три часа дня, когда солнце жарило меньше и свет становился желтым; наполняли бурдюки и забрасывали их на лошадей. Помедлив, чтобы напиться прямо из источника, они отправлялись обратно.
Однажды, когда они добрались до ручья, Маленький Ветер жестом велел Джонсону остаться на некотором расстоянии, а сам спешился и внимательно осмотрел землю вокруг источника.
– В чем дело? – спросил Джонсон.
Маленький Ветер быстро обошел вокруг источника, держа нос в нескольких дюймах от земли. Время от времени он подбирал комок земли прерий, нюхал его и ронял.
Такое поведение всегда наполняло Джонсона смесью удивления и раздражения – удивления оттого, что индеец умеет читать землю так, как Уильям читает книгу, и раздражения оттого, что сам он не может такому научиться. Он подозревал, что Маленький Ветер, зная об этом, добавляет в свои действия театральных штрихов.
– В чем дело? – снова спросил раздраженный Джонсон.
– Лошади, – ответил Маленький Ветер. – Две лошади, два человека. Это утро.
