Из пучины воспоминаний Ивана вырвала паника, охватившая площадь. Паренек на танке объявил о грядущем штурме, попросил женщин и детей покинуть периметр, а желающих принять бой – записаться в отряды самообороны. Сам оратор легко спрыгнул с боевой машины и направился к пункту формирования отрядов. Иван последовал, сам не зная почему, за ним. Где-то глубоко внутри он надеялся, что ему представится возможность спасти этого парня. От чего? Как? Иван не знал. Но уже много лет жил ощущением, что ему предстоит акт самопожертвования. Он винил себя в смерти Фарбера, смерти Нины и еще десятках ужасных деяний, которые каким-то образом ему предстояло искупить. Не исправить и не заслужить прощения, нет, Нефедов не был настолько наивен. Он понимал, что сделанного не воротишь. Он просил у небес последний шанс на что-то хорошее. Шанс на спасение. Шанс на свет. Об этом парой часов ранее он просил святую в душной часовне посреди старинного кладбища. И в том, что он встретил этого мальчишку спустя столько лет и тот каким-то образом связывал его с Фарбером, Нефедов увидел знак свыше. Вот оно светлое дело – вытолкнуть парня из воронки, которая разрастается в центре Москвы и может засосать его душу, а может, и жизнь…
Кейс № 4. Фонд «Доверие»
Не то чтобы только сейчас никто особо не вспоминает августовские события, много изменившие в жизни нашей страны, в жизни многих людей планеты… Не все обратили внимание на происходящее даже тогда. Меньше всего интересовались происходящим именно те, на чьих глазах это все происходило, на чьей судьбе это отразилось прежде всего. Остальной мир следил с замиранием, внимательно, кто-то со страхом, кто-то с вожделением и маслянистой слюной на нижней губе. Ведущие информационные каналы вели прямую трансляцию, продавали рекламное время, зрители запасались попкорном и ждали увлекательный сериал с кровавой развязкой. Еще бы, рушилась огромная держава, империя, покорившая половину мира, кому-то выступавшая щитом, кому-то – главной угрозой. Первые мучительно думали, что они будут делать дальше, где искать защиты, кто прикроет их тощий зад своим ядерным арсеналом. Вторые стремительно проводили все заготовленные на этот счастливый и долгожданный момент мероприятия. Пока в центре еще юридически существующего Советского Союза варилась каша революции, по всему периметру, по всем отдаленным окраинам околосоветского пространства рушились стены, сметались режимы, устанавливалась истинная и единственно верная демократия. Этот процесс был серьезно растянут во времени, но критической точки достиг к августу девяносто первого года. Последняя отчаянная попытка сохранить Союз Советских Социалистических Республик. Колосс стоял уже даже не на глиняных, а скорее ватных ногах, и несколько высокопоставленных безумцев подхватили его под руки, включили по телевидению «Лебединое озеро», словно умер очередной генсек, и потащили бездыханное тело страны в реанимацию. Может, они даже смогли бы что-то сделать – спасти, удержать, остановить… Но было поздно. Слишком много свободы, вернее сказать – анархии, выпустил первый и последний президент СССР. Слишком много денег и влияния извне было влито в верхушку партии, чтобы развал пошел изнутри. Теперь для достижения цели было необходимо справиться не только с бунтарями внутри системы, но и снаружи, сделать что-то с людьми, требующими на улицах перемен. Но для начала можно было попробовать отвлечь внимание от Белого дома, в котором засели те самые бунтари, мирным способом. В эти дни на прилавки магазинов, много лет уже не видавших не то что изобилия, а хоть какого-то подобия разнообразия, обрушился невероятный ассортимент продуктовых наборов, в универмагах почему-то появились очень дешевые наручные часы, пивные вдруг гостеприимно распахнули двери… И, надо отдать должное, многих это увлекло и отвлекло. Возможно, потому что люди были измучены перестройкой. Возможно, потому что устали от голода и однообразия, и когда в магазины в эти дни выбросили кучу «дефицита», большинство предпочло рвануть именно туда. А может, люди просто не захотели вмешиваться в эту разборку, потому что толком не могли понять, на чьей стороне правда, кому они симпатизируют. Да и привыкли ли они к мысли, что их мнение кого-то может волновать? А поверить в то, что от них вдруг впервые за десятилетия что-то действительно зависит, они еще не могли. А может и не хотели вовсе. Ведь «условно-царский» режим правил бал здесь, да и во всем мире, в течение многих тысячелетий и доказал свою состоятельность. И только наивные люди считают, что в семнадцатом году царя сместили, и власть народа восторжествовала. Одного царя сменили на другого – вот и все. После царя Иосифа был веселый и шустрый царек Никита Первый, которого вовремя сменили на сдержанного и надежного царя Леонида. Эта схема понятна любому мужику, поэтому возвращение в двадцать первом веке к этой же схеме управления вызвало у большинства вздох облегчения. Не потому что так лучше, вовсе нет, просто так как-то привычнее, спокойнее, что ли… Так что эта революция, как и все предыдущие, была революцией меньшинства, это я полностью ощутил, когда после нескольких дней «обороны Белого дома» я ехал на метро домой к маме. Они с отцом уже не жили вместе. Немытый, в грязной одежде, на плече повязка с номером отряда, в руке лом… Пассажиры Московского метрополитена посматривали на меня брезгливо – многие из них были безумно далеки от происходящих событий, попадались и такие, что даже осуж– дали их.
А засосала эта революционная трясина меня случайно, быстро и беспощадно. Когда развернули первый троллейбус поперек улицы Горького, по телевизору показались не очень симпатичные лично мне лица членов ГКЧП, а потом начался калейдоскоп балета и Сванидзе, я как раз занимался оформлением витрины какой-то новой финансовой пирамиды на будущей Тверской. Эти авантюристы уже обокрали миллионы сограждан под вывеской «Золотая Чашка», объявили о банкротстве, пышно проводили в тюрьму генерального директора и главного бухгалтера, а теперь открывали новое, абсолютно идентичное заведение. За разработкой имиджа они обратились в мою скромную молодую компанию, у которой за плечами к тому времени было несколько громких дел. Как люди циничные и не обремененные принципами, мы взялись за эту, обещавшую неплохой куш, работу с огоньком. Маша, которая к тому времени из арбатской художницы превратилась в моего компаньона, правда, сначала пыталась меня отго– ворить.
– Андрей! Они же обчистили полстраны! На них кровь людей, которые от безысходности руки на себя наложили! Тысячи порушенных жизней! А мы им рекламную компанию делать собира– емся?
– Пять тысяч долларов.
– …Какие, говоришь, задачи?
В общем, идеи полились водопадом. Презентацию хозяин конторы попросил устроить прямо в помещении будущего центрального офиса на улице Горького. Высокий лысеющий блондин, с говорящей фамилией Наливайко, возможно, был бы даже симпатичным внешне человеком, если бы не наливайко и не закусывайко сверх меры. Массивное пузо и не сходящий ликеро-водочный загар на неунывающем лице сразу выдавали в нем оптимиста и ценителя жизненных удовольствий.
В полупустом помещении в самом центре Москвы, где мы встретились для презентации, раньше размещалась какая-то советская контора, теперь же тут не было ничего, кроме оборванных обоев, бюста Ленина, пары стульев и сломанной электрической печатной машинки. Один из стульев тяжело застонал, когда на него опустился зад Наливайко. Два охранника расположились поодаль, «барин» закинул ногу на ногу, сверкнув красными казаками, откинул полы красного пиджака и благосклонно кивнул, давая понять, что можно начинать. Мы с Машей развернули один из рулонов бумаги, которые принесли с собой. На нем темно-зелеными красивыми буквами было написано «Фонд «Доверие»», чуть ниже синими красками, тем же шрифтом «10 000$ ×1 год = 1 000 000$».
