– Я не хочу никуда уезжать! Я коренная москвичка! – Машка была пьяна. – Я кактус только на прошлой неделе купила, его поливать надо!
– Угу! – Сергеич…
– Да и вообще, кто такой этот твой Серый, волк, что ли? Откуда ему все так известно?
– Он тот, кто нас вытащил из этого дерьма, и вы это видели. Думаю, лучше его послушать…
– Друзья! – Николай улыбался нам всеми своими пятью зубами. – Друзья мои! Я вот что подумал! Вы, я, вокзал! Встреча на перепутье! Куда вы дальше?
– В Питер! – подхватил я его интонацию.
Николай поморщился, а затем театрально махнул рукой:
– Я с вами!
– Дружок, – Машку он, видимо, уже достал, и та вступила в беседу, – скажи, а нахрена ты нам сдался?
– Понимаете… – Николай поставил пустой стакан на стол, я налил, он выпил и задумчиво посмотрел на Машу: – Понимаете, меня здесь уже ничего не держит…
На следующий день плацкартный вагон унес нашу троицу (Николай в итоге с нами не поехал) в Ленинград. Почему именно туда? Потому что это большой город, в котором можно затеряться и найти работу. Потому что это красивый город, который я всегда любил, во многом благодаря ленинградскому рок-клубу и группе «Секрет». Потому что я спьяну произнес название этого города, и никто не возразил. Родным были даны четкие указания: кто бы нами ни интересовался, говорить одно – уехал(а), куда – не знаем, скоро, наверное, вернется. И даже близким мы не сказали, куда держим путь, чтобы не проболтались. Меньше знаешь – крепче спишь.
Я забрался на верхнюю боковую полку и закрыл глаза. Спать не хотелось, но нужно было сосредоточиться и все хорошенько обдумать. Как-то так получилось, что я в свои неполные семнадцать стал вожаком пусть странной, пусть небольшой, но стаи. И на мне лежала ответственность за них, потому что они мне доверились, и в этом положении оказались из-за меня, и в поезде этом ехали тоже по моей воле. А еще я думал о том, какое все-таки огромное значение в нашей жизни играет случай. Сколько бы ты ни прогнозировал, ни планировал и рисовал графики, приходит он, и все идет кувырком, мир катится под откос или наоборот, делая неожиданный финт ушами, фортуна выносит тебя из мертвой петли, и ты снова рассекаешь крыльями встречный воздушный поток. Как же так получилось, что судьба свела меня с Серым? Она меня буквально за руку привела к нему. Ведь, не случись этой встречи – и неизвестно, в какой зоне наша троица бы оказалась, если бы живы были вообще… Нет случайностей, подумал я, любая встреча может изменить твою жизнь.
– Не может, а обязана! – услышал я голос Серого. Я поднял голову на звук, вверх и увидел его сидящим под огромным раскидистым деревом, какие я видел раньше лишь на картинках в книгах и в программе «Клуб путешественников».
– Каждая новая встреча просто обязана изменить твою жизнь, изменить тебя!
Я стоял у подножия холма, и мне хотелось наверх, к нему… Я попытался вскарабкаться, но ноги вязли в какой-то мягкой и вялой субстанции, не давая идти.
– Ты думаешь, у тебя столько времени впереди, что ты сам все узнаешь, все поймешь? – Серый улыбался, а ветер, который вдруг поднялся и закружил красно-желтую листву, которая уже начала опадать с дерева, уносил его слова куда-то в сторону. Он собирался сказать что-то важное. Я удвоил усилия и пополз вверх по склону, но с тем же успехом я мог полететь – не только ноги, но и руки теперь погружались в это мягкое вещество, а из-за ветра слова Серого доносились через одно, а то и через два:
– Опыт… Нельзя… только… бя… Любовь… может… Дурак… – ветер превращался в настоящий ураган, и я уже не только не слышал, но и не видел Серого из-за листьев, вихрем проносившихся вокруг меня.
– Ничего не слышу! – закричал я и проснулся. Маша теребила меня за рукав.
– А я ничего и не говорила, – удивилась она. – Приехали. Ленинград.
Все не так однозначно
В ячейке скопилась серьезная сумма. Впервые за все эти годы там лежали почти три миллиона долларов. Еще немного, еще чуть-чуть. Дела с украинскими партнерами шли великолепно, мы добились немалых успехов, деньги текли рекой. И пусть река была красной от крови, я старался об этом не думать. На фоне масштабных военных действий, которые разворачивались на Донбассе, почти все наши бренды оказались востребованы. Мы внесли немалый вклад и в президентские выборы. Десяток программистов, журналистов, сотни агентов в социальных сетях работали на меня и даже не подозревали об этом. Они получали деньги через подставных лиц и исправно трудились на информационном фронте, распространяя текстовые пули, которые отливала наша небольшая фабрика: фальшивые интервью, свидетельства, видеоролики, звонки пранкеров и, конечно, оскорбления. Как ни странно, но прозвища, которые мы придумали сами, либо выбрали из рожденных народом ранее и раскачали нашей мощной пропагандистской машиной, работали ничуть не хуже дорогих масштабных акций. «Кацапы», «москали», «колорады», «ватники»… Из обычных ругательств мы сделали настоящие, мощные бренды! Это было удивительно, прекрасно и… мучительно. Не потому, что дело было не совсем правым, вернее сказать, совсем не правым. Хилые вопли совести я заглушил достаточно быстро, когда отнес первые триста тысяч в ячейку. Нельзя было похвастаться причастностью к происходящему – вот что меня терзало. Нельзя было сказать: это мое, это я придумал, я сделал! Оказалось, что гордыня, жажда славы не покинули меня. Напротив, чем плотнее наполнялась банковская ячейка, тем больше требовала душа вознаграждения нематериального, требовала славы и признания.
Между тем наша страна привыкала жить под гнетом экономических санкций и финансовых трудностей. Некоторые учились обходиться без хамона и дорогих швейцарских сыров, большинство же смеялось, ибо не могло себе позволить их и до введения санкций. Рекламный рынок одним из первых ощутил на себе влияние кризиса. Крупные компании в разы сократили свои бюджеты. Многие громкие запуски, которые планировались в этом году, так и не свершились. Рекламные агентства банкротились одно за другим. Прокатилась волна сокращений. Не обошла она и нашу фирму. Сначала сократили штат, а потом оставшимся сотрудникам заработную плату. На фоне общего падения увеличил свои доходы лишь один человек. Я. Впервые ощутив на себе всю глубину поговорки «Кому война, а кому мать родна». Наш маленький «агитпром» работал как часы, производя инфоповоды и поставляя их через электронные СМИ и социальные сети. Поначалу некоторые члены моей команды из близкого круга сомневались в правильности того, что мы делаем, и даже бунтовали. Особенно напряженная ситуация сложилась после кошмара в Одессе, когда людей заживо сожгли в Доме профсоюзов. Мне тогда пришлось устроить собрание и выслушать немало грязи. Кого-то волновала этическая сторона вопроса, всплывали такие слова, как «предательство» и «измена», кто-то меньше переживал по этому поводу, но боялся преследования со стороны властей. И тех, и других успокоили конверты с кругленькими суммами, не облагаемыми налогами. На фоне общего кризиса и растущего числа безработных коллег люди предпочитали риск безработице. Им надо было платить за жилье, кормить семьи. А деньги поступали исправно. Беляева я больше никогда не видел, весь обмен информацией, получение новых задач и пере– дача новых спортивных сумок происходили через назначенное им лицо.
