И он придумал, что делать. Знаю, сейчас он больше напоминает мясника, а не умника, но Ос Эстос тогда был очень смышленым. Думается, и сейчас таков, если не растерял смекалку с годами или не пропил, как я. Эстос не мог ранить своих близких, не мог убить их. Несмотря на испытания, мальчик оставался их сыном, взращённым в стенах убогой крайнийской хижины. Поэтому он поступил иначе. Как только мы приблизились к дому его семьи, Эстос сорвался на бег. Он влетел в жилище и начал кричать. Он нес бред о том, что убил одну из дочерей Диостоса, и табунщик поклялся смыть этот грех кровью всей семьи. Парень врал, что к хижине уже едут степные бандиты, которые собираются предать всех смерти. Дети закричали, женщины завыли, отец схватился за голову. Они верили Эстосу, и только я видел, как он усмехался, пряча взгляд под своей пепельной челкой.
– Я вас подвел, я же и спасу! Бегите, убегайте, хватайте только самое ценное. Я направлю табунщика по ложному следу, – кричал он.
У меня и сейчас стоит перед глазами та скорбная процессия. Женщины с детьми, молодые мужчины и старик, прихвативший из дому только молитвенный коврик да два витка конской колбасы. Мать Эстоса с перекошенным от ужаса лицом, шепчущая: «Эстос, эстос, эстос». То ли она так называла своего сына, то ли оклеветанного Диостоса. За какие-то полчаса крайнийцы сбежали, покинув осиротевший дом и блеющих в загоне коз.
Эстос же по-хозяйски обходил дом – не трогал вещи, а только смотрел. Потом выпустил коз из выгульного двора и кремнем подпалил сено в их кормушках. Огонь быстро занялся, перекинулся с сена на ограду, потом на крышу лачуги. Вскоре уже вся хижина козопаса и его семьи полыхала. А мальчик стоял с улыбкой до ушей и смотрел на пламя.
– Что будет, если твоя семья вернется? – спросил я.
– Не знаю. Разве не замечательно? – ответил мальчик. – Я не знаю, что с ними будет: далеко ли убегут, что будут есть, на что будут жить, вернутся ли к этому пепелищу. Они лишили меня дома, теперь я сделал то же самое с ними.
Потом он помолчал и вдруг попросил:
– Не называй меня больше Атосом. Это имя значит «верный», а я теперь совсем не таков. Мать права: я самый настоящий Эстос. Дьявол.
– Маловат ты для дьявола, – заметил я. – Ос Эстос.
– Ос Эстос, – эхом откликнулся он, развернулся и пошел прочь от полыхающего дома.
Потом было много чего. Мы путешествовали вместе, я потерял свою должность при Церкви, почти спился. Эстос крепчал, сходился в схватках с бандитами, организовал свою шайку. Он поступил, как и обещал: нагибал жизнь и надевал на нее седло. Садился верхом на каждого, кто оказывался у него на пути. Потом мы потеряли друг друга из виду. Я слышал, что он перебрался в Королевство, вернул свое прежнее имя и даже стал генералом в легионе. Это не сильно вязалось с тем, что я встретил его пьяного в кабаке. Хотя он уже и не был генералом, а лишь бесприютным солдатом без легиона и надежд. И вновь судьба испытывала его: преданный своей возлюбленной, озлобленный на весь мир, этот парень вновь приближался к тому, чтобы стать Ос Эстосом.
Я не смог дать ему дельного совета. Во-первых, я тоже уже как следует надрался. Во-вторых, сложно что-то навязывать огромному и злому крайнийцу, в одночасье потерявшему все. Я сказал только, что на севере, там, где раньше был Элдтар, собираются шайки бандитов. Я картограф и живу сведениями не только о том, какой овраг где исчез, но и картами безопасных торговых путей. Так вот, в Элдтаре в то времечко было совсем не безопасно.
– Попробуй пойти туда, Эстос, – сказал я. – Собери этих бродяг, подави их, сколоти собственный легион. А потом вернись и покажи этой суке, кто тут настоящий генерал. Тебя всегда прокормят твой меч и твоя рука. Иди на север, это лучше, чем просто сидеть здесь и напиваться, как свинья.
Мы не так уж долго и говорили. Я допил подаренную им бутылку и решил уходить подобру-поздорову, правда, замешкался на пороге. У дверей метался паренек, на вид ему было столько же, сколько Эстосу, когда мы познакомились. Только на этом мальчишке был идиотский шлем. И так мне этот малыш напомнил Ос Эстоса, что я обернулся напоследок, надеясь снова увидеть своего знакомца из прошлого. Не вышло: это был просто огромный косматый крайниец. Он стал частью чужих карт, а с моих уже исчез без следа.
* * *
Читая этот рассказ, я пару раз начинала задыхаться. Взгляд скакал, иногда пропуская строчки, а ворот рубашки вдруг начал давить. Я оттягивала его пальцем, надеясь вздохнуть посвободнее, но не выходило. И лишь когда я закончила чтение и отложила листы, поняла: меня душила не рубашка и не спертый воздух шаманского дома – меня душили невыплаканные слезы. Умение плакать так и не вернулось ко мне, но сейчас, узнав историю Ос Эстоса, я почувствовала, как скопившаяся боль запросилась наружу. Эти истории о Извель, о Гардио, о Слэйто и Атосе – все они капля за каплей наполняли меня океаном чужих страданий. И, не найдя выхода в слезах, чужая боль начала душить меня изнутри. История маленького дьявола была ближе мне, чем сказка о юном принце или потерянном сыне. Маленький крайниец пережил насилие, подобно мне он столкнулся с силой, которой не мог ничего противопоставить. Ни один мускул не дрогнул на лице Атоса, когда я в далеком прошлом рассказывала свою мрачную историю. Ни звуком, ни словом он не выдал, что знает о беспомощности не меньше меня.
Я пошатнулась и присела на край деревянной скамьи. Старуха-ханси следила за мной со спокойным, почти не кривящемся в болезни лицом. Она не задавала вопросов и не пыталась разузнать, что творится со мной. Возможно, бабушка Ошкэ лучше других знала, каково это – быть переполненной чужой болью.
Я вдруг осознала, что чувствую себя грязной, такой же запачканной, как и сам Ос Эстос. Кто дал право Мастосу копаться в чужих тайнах, кто позволил ему сделать меня подглядывающей соучастницей? Как мне теперь смотреть в глаза моему милому Атосу и не вспоминать ни его страданий, ни той тьмы, которую он носил в себе все эти годы?
– Мне надо идти. Мои друзья ждут меня, – сказала я и резко поднялась. Комната поплыла перед глазами, но усилием воли я осталась на ногах.
Когда я уже дошла до двери, старуха меня окликнула:
– Ты думаешь, что я ошиблась, песец? Ты заронила эту мысль в мою голову, и она никак не покинет меня. Неужели я проведу вечную жизнь в сомнениях?
Я подумала, а потом отозвалась:
– Сомневаться – это и значит жить. До этого вы просто существовали.
После чего вышла из дома.
* * *
Когда я покинула деревню ханси, Атос раздраженно произнес:
– Не надо было тебе там торчать, пусть и пару минут – а все же. Карта у нас, и, судя по ней, мы в двух шагах от цели.
Я хотела возразить ему, но смолчала. Внутри клокотал гнев. На Мастоса с его письмами, на саму себя, участвующую в этой игре, и – довольно неожиданно – на Атоса. История Ос Эстоса отступила, и на первый план вышла тайна, сокрытая между строк. Спустя годы я узнала истинную причину, подтолкнувшую Атоса покинуть легион. Конечно, он и не собирался искать сказочную башню вместе с наивной девчонкой, равно как и отдыхать от своего генеральского чина и обязанностей.
