К тому времени я вышла замуж во второй раз. Первым моим мужем был Митька. Он вернулся из армии и приехал в Ленинград к моему брату. После этого мы уже не расставались, а вскоре поженились. У нас родился сын. Митька окончил техникум и стал геологом. Вместе с геологоразведочной партией он разъезжал по всей стране. Такая жизнь нравилась ему. А я его ждала. По правде сказать, меня это тоже устраивало, потому что Митька рядом — это совсем не то что Митька вообще. У нас не складывались ровные семейные отношения. То мы с ума сходили от страсти, то готовы были убить друг друга. То вверх, то вниз — как на качелях. Его командировки для нашего брака были единственным спасением. Неделю после месячной разлуки у нас была полная идиллия, но потом неизменно вспыхивала ссора. Так мы протянули десять лет.
В один из приездов, когда наш сын уже пошел в школу, Митька признался, что у него появилась женщина, тоже геолог. Что меня удивило, так это его выбор — новая подруга была на шесть лет старше моего мужа. Но он заявил, что любит ее, и попросил развод. Для меня это было потрясением. Как бы ни складывались наши отношения, он все равно оставался моей единственной любовью! Я готова была любить и ждать его всю жизнь! Но он ушел. Я долго переживала и не могла забыть его. Десять лет я была одна. Не понимаю, зачем ему нужен был этот развод? Ведь триста шестьдесят дней в году он и так принадлежал ей. И только пять был со мной. Но Митька не мог врать. Потому и ушел…
Второй раз я вышла замуж только тогда, когда наш с Митькой сын ушел в армию. Вышла, как все считали, удачно. Мой супруг имел собственное дело и был чуть моложе меня. Мода, что ли, пошла такая — жениться на женщинах постарше? У моего второго мужа до меня было два распавшихся брака. Первый раз он женился на однокласснице. У них родилась дочь. Потом они спокойно расстались по обоюдному согласию. Вторая жена была на пятнадцать лет моложе, любила рестораны, меха и мужчин. Но почти не любила мужа. А я полюбила. Полюбила, ничего не зная о том, что он «владелец заводов, газет, пароходов». Хотя это громко сказано, никаким таким владельцем он, конечно, не был, но оказался вполне обеспеченным человеком. Он выступил спонсором в издании моих романов, и благодаря этому моя популярность быстро выросла.
И вот я, солидная сорокасемилетняя дама, в строгом деловом пиджаке и серой юбке, иду по гулкому коридору съемочного павильона. По обе стороны — двери с надписями «Не входить. Идет съемка». Я уже кое-что знаю об этой кухне, где, как здесь говорят, «варят мыло». Не могу сказать, что мне все это нравится, но я дала свое согласие на экранизацию. Более того, я выступаю как сценарист, а значит, мне небезразлично, какое «мыло» сварят из моего романа. Сегодня я имела длительный и не очень приятный разговор с режиссером, присутствовала на съемке и теперь, уставшая и недовольная, решила зайти в кафе, чтобы перед уходом домой выпить кофе.
В павильоне было оборудовано довольно приличное кафе, где бесплатно поили и кормили всех присутствующих, от режиссеров до массовки. У стойки я попросила один эспрессо. Взяла кофе и повернулась к залу, высматривая свободный столик. Посетителей в это время было немного. Я направилась к ближайшему свободному столику и вдруг услышала:
— Маша?
Я повернулась. Передо мной за столом сидела немолодая, но еще достаточно красивая женщина. У нее было до боли знакомое лицо.
— Изольда! — ахнула я.
От неожиданности мы замерли и впервые посмотрели друг другу в лицо через столько лет. Я — с кофейной чашечкой в руках, Изольда — с обилием грима на полном лице и в пышном кринолине времен Екатерины Великой.
Она сильно располнела, и ее пышная грудь, смело выставленная на всеобщее обозрение, была едва прикрыта расшитым золотыми нитками лифом. Талия стянута корсетом. И надо сказать, что все это: и низко декольтированное платье, и покатые полные плечи, и высокий парик — удивительным образом шло ей. Словно передо мной сидела одна из придворных дам из далекого прошлого. Черты ее лица немного изменились. Морщин почти не было, но на полном гладком лице уже меньше выделялись глаза. Ярко накрашенные губы, наоборот, сразу приковывали к себе внимание. Ее лицо утратило правильность овала. Щеки немного обвисли, второй подбородок тоже угадывался, хотя Изольда сохранила привычку высоко держать голову, и это было еще не слишком заметно. Я уже немного разбиралась в людях. И сразу подумала о том, что Изольда вряд ли ведет здоровый образ жизни, скорее всего она любит полениться, поесть и выпить. В своих предположениях я не ошиблась.
— Слушай, какая встреча! — Она покачала головой и заговорщически понизила голос: — Это надо отметить.
— Где? — удивилась я. — Здесь?
— У меня с собой есть, — хитро усмехнулась она. — На всякий случай всегда держу под рукой. — Незаметным движением Изольда приподняла кринолин и достала оттуда маленькую металлическую фляжку. Наверное, в резинку чулка сунула, подумала я. Как Душечка в американской комедии про женский джаз.
— На какой случай?
— Да вот на такой, когда неожиданно встречаешь старую подругу. — Взяв чашку и быстро вылив в тарелку остатки чая, она кивнула мне: — Кофе-то выпей.
Я послушно допила остывший кофе, стряхнула в ту же тарелку гущу и придвинула к ней свою чашку. Изольда плеснула мне и себе по щедрой порции коньяка и так же быстро сунула фляжку под платье.
— Давай. За встречу.
Коньяк был хороший. Тепло сразу полилось по пищеводу, согревая грудь и расслабляя тело.
— Ну, как? — довольно спросила Изольда. — Вот вещь! Настоишься, бывает, в павильоне, намерзнешься, так что сил уже никаких нет. Глотнешь коньячку — и сразу второе дыхание открывается. Только им и спасаюсь.
— Спиться не боишься?
— Нет. Не боюсь. — Изольда надменно вскинула подбородок. — Спиваются дуры и слабые люди. А я ни к тем, ни к другим не отношусь… Слушай… Сколько же мы с тобой не виделись?
— Почти тридцать лет.
— А ведь верно. Тридцать лет прошло… Ни много ни мало…
Я вспомнила Изольду такой, какой я видела ее в последний раз, на выпускном вечере. Белое платье с кружевами, высокая модная прическа, точеная фигура и уверенное выражение лица. Она была самая статная и красивая из нас, но тогда мне казалось, что только я вижу глубоко запрятанную в ее холодных голубых глазах боль.
В кафе шумной стайкой влетели девушки лет восемнадцати-двадцати в военной форме времен Великой Отечественной войны. Шумя и толкаясь, они хватали со стойки подносы с обедом и занимали столы.
— Так, — проворчала Изольда. — Теперь нам нормально поговорить не удастся. Слушай, ты вообще как здесь? Да ладно, потом расскажешь. У меня еще две сцены. Очередное «мыло» снимают по новому нашумевшему роману. Мне уже пора идти. Давай через час у входа встретимся. Или нет. — Она вытащила из лифа маленький мобильник. — Какой у тебя номер? Как освобожусь, позвоню. А то ведь знаешь, может, управятся за четверть часа, а может, и за три. А нам поговорить надо — неизвестно, когда еще свидимся.
