По правде говоря, Митька, похоже, никогда не обращал внимания на мою внешность. Ему было все равно, в платье я или нет. Я объясняла это его безразличием ко мне. Постепенно разговор о будущем перешел на школьные темы. Мы обсуждали два важных события — спартакиаду и постановку нового спектакля. В спектакле были заняты многие ученики, в том числе я и Изольда. Изольда исполняла одну из главных ролей. Вернее, не главных, а важных, которые обычно исполняют самые видные, а не самые талантливые. Я читала текст за сценой. У меня была хорошая дикция, а моя внешность не представлялась мне достойной, чтобы появляться на сцене. К окончанию спартакиады было решено устроить показательный боксерский матч между учениками нашей и соседней школ. Митька, который занимался боксом только год, должен был участвовать и защищать честь школы. Поэтому он все свободное время тренировался. Учился он так себе, на тройки, как и большинство мальчишек. Теперь я понимаю, что его способности были отнюдь не ниже способностей моей подруги, но ведь он не был Изольдой…
В какой-то момент я наконец вспомнила о своей миссии и сказала Митьке, что он может завтра проводить Изольду после школы домой. Я не прибавила «если хочешь». Само собой разумелось, что не хотеть этого не мог никто. Митька отреагировал странно.
— Зачем? — спросил он.
Проводить после школы значило заявить о новой дружбе, показать всем, что ты удостоился редкой чести нести портфель Изольды. А Митька как будто и не оценил этого. Я посмотрела на него с удивлением.
— А, — беспечно согласился он. — Хорошо. Я провожу.
То, что он не подпрыгнул от восторга, услышав это сообщение, еще больше возвысило его в моих глазах. И мне не пришло в голову предложить проводить меня или спросить, кто ему больше нравится: я или Изольда. Мне казалось, это очевидно. Он внимательно посмотрел на меня и легко согласился проводить мою подругу. Я сделала все, как обещала Изольде, но, возвращаясь домой, чувствовала, что у меня на душе кошки скребут.
На следующий день Митька проводил Изольду до дома. Он нес ее портфель, который Изольда сама отдала ему, как только он подошел к ней. Я шла поодаль и видела, что за всю дорогу они не сказали друг другу ни слова. Митька, наверное, не решался заговорить первым. Все же Изольда была не я. Да и она не знала, с чего начать. Так, в полном молчании, они дошли до дома, а потом Изольда забрала свой портфель. До сих пор она никому не разрешала его нести. Мальчики ходили за ней следом, но она делала вид, что не замечает их. А теперь Митька мог гордо нести звание парня самой Изольды. Хотя никаким парнем он еще не был. Это был обыкновенный четырнадцатилетний подросток, большой мальчик, но совсем не парень. Однако в то время нам нравилось называть себя девушками, а ребят — парнями. Но лично я себя еще никакой девушкой не считала. Я была худой, высокой и нескладной, без всякого намека на грудь. В нашем классе некоторые девочки уже носили лифчики, в основном те, кто был полнее. Правда, одна худенькая и невысокая девчонка, Танька, гордо носила приличных размеров грудь, пока во время переодевания на уроке физкультуры ее лифчик не сдвинулся и оттуда не выпал большой комок ваты. Это вызвало общий смех, а Танька, вся красная, убежала поправлять свой бюст в туалет. С этого дня ее грудь стала гораздо меньше. А у меня груди вообще не было. И я страшно переживала. Летом почти все мои сверстницы купались в купальниках, и я тоже, хотя могла бы прекрасно плавать в трусах. Больше бы загорела. Но я мужественно мерзла в мокром закрытом спортивном купальнике, ожидая, пока он высохнет на мне.
Митька провожал Изольду две недели. Я редко видела, чтобы они о чем-нибудь говорили. И, по-моему, все их фразы сводились к передаче информации типа: «Сегодня есть кино?» или «Завтра будет дождь». Так они дружили, сопровождаемые завистливыми взглядами мальчишек и ревнивым моим. Но вскоре поссорились. Это произошло при мне.
Митька и Изольда уже стали привыкать к своему новому статусу, как вдруг однажды вечером, когда мы втроем и присоединившийся к нам Женька сидели в нашем дворе, снова возник разговор о будущей профессии. Митька стал защищать свое мнение о том, что настоящее дело должно быть чисто мужским, тяжелым и опасным. Женька снисходительно возражал, что профессия может быть любой, самой обычной, но если человек мастер, то это всегда ценно. Все же мой брат был самым старшим из нас и, наверное, самым мудрым. Он уважительно сказал, что хоть наш отец и простой рабочий, но слесарь пятого разряда. Его ценят на работе и уважают соседи. Изольда презрительно скривила губы, но промолчала, ведь я была ее лучшей подругой, а наш отец часто помогал ее матери, как и обещал, делая мужскую работу у них дома.
Кстати, знаменитый Изольдин папа-космонавт так ни разу и не появился в нашем городе. Изольда говорила мне иногда, что они с мамой видятся с ним, когда уезжают летом в отпуск. Злые языки болтали, что он их бросил, если вообще существовал. Но я никогда не ставила под сомнение слова подруги. Я видела фотографию ее отца, на которой он был запечатлен в форме военного летчика. И тетя Клава, наша знакомая, работающая в отделе кадров комбината, куда мама Изольды устроилась инженером, утверждала, что при поступлении на работу в анкете, в графе «профессия мужа», та написала «летчик-космонавт». Так что в наличии папы-космонавта я не сомневалась, но его постоянное отсутствие в течение семи лет многим казалось подозрительным…
Так вот, Изольда презрительно поджала губы, а Женька продолжал настаивать на своем. Он сказал, что отец Митьки тоже заслуживает уважения, потому что он классный фотограф и его работы даже печатали в журнале. Этого Изольда стерпеть уже не могла.
— Пьяниц вообще нельзя уважать, чем бы они ни занимались, — заявила она.
Я тогда не сообразила, что, говоря об этом, подруга подразумевает нечто большее, чем пьянки соседских мужчин. Ведь и наш отец, и все соседи частенько выпивали. Непьющие мужчины были наперечет. Но если наш отец всегда знал меру и был тихим во хмелю, то Митькин пил запойно и частенько бузил. Митька воспринял слова Изольды исключительно на свой счет.
— Ну не у всех же отцы космонавты! — с вызовом воскликнул он. — У некоторых пьяницы. Только наши пьяницы с нами живут, детей своих воспитывают. А космонавты все в космос летают, а где их дети, поди, и не знают.
Изольда вспыхнула. А я просто ошалела. С Изольдой никто и никогда не смел так разговаривать. Я ждала, что подруга, гордо вскинув подбородок, немедленно уйдет, но она не уходила.
— Я не хотела тебя обидеть, — спокойно произнесла Изольда, глядя на Митьку. — Я лишь хотела сказать, что пьющие люди не только себе портят жизнь, но и жизнь своим близким.
Я восхищалась ею! Вспомнилось, что после того как я изорвала ее платье гвоздем, она подарила мне колготки. Ее великодушие казалось непостижимым! Что бы ни говорили о ней, Изольда умела быть благородной! И это меня невероятно подкупало.
Но Митька не принял ее примирительных слов.
— Я понял, что ты хотела сказать, — жестко бросил он ей. — Что ж ты, такая важная, решила гулять с сыном алкаша? Других желающих не нашлось?
