Пурьяк с сыном уже закончили работу, сидели в доме, трапезничали.
В горницу вбежала Лана и сказала:
— Отец, к нам боярин из села Дубино явился.
— Сам Воронов? — спросил Пурьяк.
— Да.
— Один?
— Один.
— Поставь еще одну миску на стол да вина хлебного принеси, а до того пригласи боярина в дом.
— Да, отец.
Но Воронов в приглашении особо не нуждался. Он, спрыгнув с коня, повесил поводья на кол городьбы, едва не сбил дочь Пурьяка, зашел в горницу и сбросил накидку. На улице по-прежнему шел дождь. Уже мелкий, какой-то совсем не летний, моросящий, но и под ним можно было промокнуть до нитки. Гость без приглашения сел на скамью напротив хозяина подворья.
— Васька, ты поел? — спросил тот сына.
— Да я еще бы пирогов…
— Забирай пироги и иди к себе! — велел отец. — Да не вздумай подслушивать. Узнаю, что навострил уши, выпорю до крови! Понял?
— Зачем обижаешь, отец? Когда это я подслушивал?
— Вот и иди.
Василий забрал пироги, чашу с квасом, ушел к себе, затворил за собой крепкую, массивную дверь.
— Что?.. — спросил Пурьяк, усмехнувшись. — Невмоготу тебе стало на селе сидеть, Всеволод Михайлович?
— Где сокровища?
— Знамо где. В лесу, под надежной охраной.
— В шайке знают о них?
— Только Игнат Брыло.
— Он не уйдет с ними?
— Мои люди не таковы. У меня изменников нет, потому как я всех хорошо кормлю.
Об измене кума он предпочел умолчать.
Воронов не напомнил ему об этом, сказал лишь:
— Но нынче дело другое.
— Ты ведь сам так захотел. Да и некуда тебе было сокровища тащить. Но не беспокойся, боярин. Они в целости и сохранности будут. Уйти из леса можно только теми тропами, которые ведут в сторону села и города. Других нет.
В дверях появилась Лана и спросила:
— Еду для гостя и вино вносить?
— Откушаешь со мной, Всеволод Михайлович?
— Сыт. А вот выпить можно.
— Вноси, Лана, — распорядился отец.
Дочь главаря банды поставила на стол чарку, ендову с водкой, забрала пустую посуду и ушла.
Пурьяк налил вина боярину и себе.
Они выпили, потом Воронов сказал:
— Я только что из Твери. Князь в отчаянии. Он посылал десяток конников догонять царскую дружину. Знамо дело, те никого не нашли. Все в смятении, в страхе. Гонцы сегодня же отправятся на Москву, сообщат об исчезновении Ивана Кузнеца и всех его людей. Оттуда приедут посланцы царя с куда более сильной дружиной. Следствие начнется. На нас не выйдут?
— А ты подумай, покуда есть время, вспомни, кто знает о наших делах.
— Лавр Кубарь, купец Сыч. Больше никто. Но они не выдадут, да и выхода на них нет. Только через меня или тебя.
— Но жители села знают, что Лавр Кубарь выезжал в Москву, и посылал его туда ты. За это люди царя могут зацепиться. Ну а коли они как следует возьмутся за холопа твоего, будь уверен, он расскажет все. Сыч, я согласен, может остаться в стороне. Он купец, его поездки не вызовут подозрений. Но Сыча опять-таки может сдать Кубарь. Придется, Всеволод Михайлович, убрать его.
— А это не вызовет подозрений? Сразу же после нападения на царскую дружину погибает мой холоп.
— Я тебе вот что скажу, боярин. Не напрасно я желал, чтобы одновременно с царской дружиной мы разгромили и торговый обоз. Гибель, а лучше исчезновение Кубаря вполне можно объяснить тем, что именно он был связан с шайкой и навел ее на твой торговый обоз. Этот поганец знал, что подозрения падут на него, и бежал в стан разбойников.
— Но тогда надо и семью его убирать.
— Семья-то большая?
— Да нет. Жена да дочь уродина. У Лавра долго не было детей, потом родилась девчонка. Да лучше не появлялась бы она на свет. Страшная, худая, такой только людей пугать. Мучится с ней Лавр, но что поделать, дочь-то его. Он жену за нее смертным боем бьет, когда вина много выпьет.
— Ну так в чем же дело? Вижу, от этого семейства тебе только хлопоты.
— Это да, но не от Лавра. Сам-то он вполне надежный человек.
— Покуда не подвесили его на дыбу.
— И тут ты прав.
— Убрать их всех надо. Но с умом. Сделать так, чтобы по всему выходило, будто Кубарь с семьей ушел в шайку. Никто по голове тебя за это не погладит. Но и на плаху не угодишь, даже опале царь не подвергнет. Если осерчает, то и простит скоро. Ты живой останешься и очень богатый. А на Руси мы долго не задержимся. Как только следствие пройдет и ничего не добьется, выберем время, разделим сокровища и уйдем. Вместе или по отдельности.
— У меня некому убирать семью Кубаря.
— Мне это известно. Ладно, я за тебя твою работу сделаю, и заметь, даже плату за нее не спрошу.
— Сделаешь?
— Сказал же. Ты только позаботься, чтобы ночью вся семейка в своем доме была. Кубарь же на отшибе проживает?
— Да, на выселках. Там других изб нет, не ошибешься.
— И еще, Всеволод Михайлович, вот что. В балке, которая тянется за околицей села, прикажи оставить лошадь с телегой. Не на себе же мне тащить тела к болоту. Возницу не надо, сам управлюсь.
— Куда денешь лошадь с телегой?
— Телегу в топь, а лошадь пригодится в хозяйстве. Лишь бы она не особо приметная была.
— Хорошо, велю сделать. Только следов лошади не оставь.
— Не беспокойся. Я копыта тряпками обмотаю.
— Что, угонял лошадей?
— Давно было дело. Баловался в молодые годы.
Боярин и гробовых дел мастер выпили еще по чарке. Потом Воронов отправился на село.
В это время Лавр Кубарь сидел на лавке возле своей избы. Жена занималась хозяйством, уродливая дочь помогала ей. Такая жизнь была в тягость холопу. Он и рад был бы завести новую семью, но каноны православной веры не позволяли этого делать.
Кубарь вздохнул. Вот у других девки нормальные, выходят замуж, переселяются от родителей. Да и жены помирают в рассвете сил. А тут?
Внезапно Кубарь почувствовал тревогу. Причин на это вроде и не было, а сердце заныло. С чего?
И тут, как выстрел из пушки, да прямо в голову:
«А ведь я теперь свидетель, очень даже опасный для боярина, а еще больше — для Меченого. Царь из-за пропажи сокровищ учинит серьезное следствие. Люди его наверняка прознают, что я срочно ездил на Москву, и спросят о том.
А что мне отвечать? Зачем Воронов посылал меня к Толгарову? Пойти к Всеволоду Михайловичу, пусть научит? Тот-то, может, и подскажет, а вот Меченый речи разводить не станет. Прибьет. Это как пить дать. Всех нас порешит, меня, жену и дочь. Тела вывезет и утопят в болоте.
