Философии, подобные рендовской, создаются людьми, но не природой. И люди, а не природа, решают, что одни философии доброкачественны, а другие нет. Единственным критерием, используемым природой для оценки любой философии, является то, увеличивает ли она или нет шансы ее приверженцев на продолжение своего рода. Если вы изберете философию, ведущую к пресечению вашего рода, природа не станет возражать и ничуть о вас не позаботится. Но если вы решите, что ваше выживание и выживание ваших потомков является достойной целью, то любая философия, следование которой угрожает этой цели, не сможет быть приемлемой философией.
Выживание требует не только воли к жизни и к передаче своих аллелей, но и знаний, верных знаний реальности, по крайней мере, знаний, приобретение которых не угрожает выживанию. Эти знания включают знания о себе самих. Мы не сможем долго существовать, будучи уверены, что не имеем ни одной расисткой косточки в нашем организме, тогда как мы их имеем. Причина наличия «расистских костей» в том, что они способствуют нашему выживанию, так что, отказываясь от них, мы выхолащиваем жизненно важный инстинкт. «Познай самого себя», говорил Сократ, как начало мудрости. Познание себя предполагает не хоронить наши расистские кости глубоко в подсознании и не отрицать, что они наравне с другими дарованы нам нашими генами.
Философия, являющаяся адаптивной и не ведущей нас к вымиранию, не требует от нас отрицания реальности, особенно реальности, касающейся нашей собственной природы. Если же философия требует от нас отрицания нашей природы или природы нашей среды обитания – она яд. Безусловно, должно быть что-то ошибочное в любой философии, конфликтующей с реальностью. Конфликтует ли индивидуализм с реальностью так же, как эгалитаризм (см. Главу 34)?
В той мере, в какой индивидуализм требует от индивидов избирать определенные ценности, например, обращаться с каждым согласно свойствам его характера и, следовательно, без учета его расы, он отвергает индивидуальный выбор и превращается в некую форму коллективизма. Это попытка ограничить наш выбор выбором, одобренным Полицией Равенства, не говоря уж об умалчивании сведений об опасности для нас, исходящей от народов других рас. В тех пределах, в каких индивидуализм способствует дезадаптивному выбору и осуждает адаптивный выбор, он вступает в конфликт с реальностью, состоящей в том, что либо мы преуспеем в передаче наших аллелей следующему поколению, либо же наш род пресечется. Эти возможные претензии к индивидуализму легко устранимы, если только индивидуализм защищает не какие-либо определенные выборы, а только свободу выбора.
Но природа дала нам по меньшей мере две врожденные склонности, способные вступать в конфликт с индивидуализмом. Первый – это стремление мужчины контролировать сексуальность женщины. Что касается природных стремлений, то целью мужчины является в первую очередь оплодотворить женщину своей спермой, а затем помогать выживать этой женщине и ее детям. Каждый мужчина имеет естественный интерес в ограничении половых связей женщин, особенно обладающих большим числом его аллелей, кругом мужчин, которые предположительно увеличат число его аллелей в следующих поколениях потому, что либо уже имеют большое число таких аллелей, либо у них достаточно денег или власти для повышения приспособленности следующего поколения. Это естественный интерес, и если речь идет об ограничении свободы женщин или еще кого-либо, то это, безусловно, антииндивидуализм.
Второе врожденное стремление состоит в формировании нами групп, отождествление себя с ними и постановка интересов своей группы выше интересов других групп. Мы обладаем этой склонностью по той же самой причине, что и первой склонностью – она повышает наш репродуктивный успех. Она сильнее выражена у мужчин, чем у женщин, потому, что включает конкуренцию с другими группами, а физические столкновения больше подходят для мужчин. Драматическим проявлением этого стремления является «безумие толпы», когда группа людей действует так, как если бы она обладала единым разумом, совершая буйные и преступные деяния, которые люди этой группы никогда бы не совершили поодиночке. Каждый член группы чувствует, что его действия не только морально допустимы, но и ощущает воодушевление и раскованность, освобождающие его от искусственных социальных ограничений его врожденных побуждений.
Человек, несомненно, групповое животное (см. Главу 4), о чем свидетельствует его высокоразвитый язык и то, что значительная часть его мозга обслуживает речь и социальное поведение. Человек пошел по этому пути потому, что индивиды, имевшие аллели, склоняющие его к ориентированному на группу поведению, были репродуктивно успешнее индивидов, не имевших таких аллелей. «Себялюбие», которого требует Ренд, может снижать прирост репродуктивного успеха, получаемый человеком при жизни в группе, превращая последователей Ренд в «безбилетников», пользующихся выгодами членства в группе, не содействуя успеху группы. Может быть выдвинуто сомнительное предположение о том, что сегодня групповая солидарность более не увеличивает репродуктивный успех, но она будет оставаться частью человеческой психики до тех пор, пока утерявшие определяющие ее аллели индивиды не станут репродуктивно успешнее сохранивших их, вопреки нарциссизму индивидуалистов, что маловероятно. Человек может быть интеллектуальным индивидуалистом, но эмоционально он, по крайней мере отчасти, коллективист.
Хотя нарушение естественных прав индивидов не согласуется с индивидуализмом, можно удовлетворить наше природное стремление контролировать сексуальность других индивидов и действовать группой, не ущемляя этих прав. К примеру, мужчине и женщине может быть позволено заключить имеющий юридическую силу договор, требующий, среди прочего, поддержки женщины мужчиной только в том случае, если она имела сексуальные отношения только с ним и имеет детей только от него. Кроме того, такой договор может предусматривать, что мужчина обязан поддерживать только своих биологических детей, а после достижения ими половой зрелости, только если они не будут иметь сексуальных отношений с кем-либо без его разрешения.
Родители также могут настаивать на том, что имеют право контролировать сексуальность своих детей, поскольку те имеют генетическую информацию, содержавшуюся в яйцеклетках и сперме родителей, подобно тому, как автор обладает авторскими правами на свои книги. Когда человек добровольно отказывается от контроля над своим имуществом, он отказывается от него и от своего права собственности на него, и оно может быть приобретено другим лицом. В той степени, в какой человек отказывается от контроля над своей спермой, он отказывается от нее, и в той (гораздо меньшей) степени, в которой женщина отказывается от контроля над своими яйцеклетками, она также отказывается от них.
Мы знаем, что человек намеревается отказаться от своей собственности, когда он не пытается контролировать использование этой собственности. Мать, несомненно, пытается сохранять контроль над своей развивающейся яйцеклеткой и впоследствии ребенком на протяжении многих лет после его рождения. Отец также может пытаться сохранять контроль над своим генетическим материалом, находящимся в развивающейся яйцеклетке. Например, если кто-то из родителей требует от своего ребенка говорить ему, с кем тот имеет романтические свидания и на ком собирается жениться, мы знаем, что он не отказался от контроля над использованием своего генетического материала, в настоящее время воплощенного в ребенке. Таким образом, имеется возможность разрешать конфликты между индивидуализмом и контролем сексуальности некоторых индивидов без нарушения их естественных прав.
