Позевывая, я подошла к рыжей службе спасения и помогла отцепить застрявший шнурок от выскочки-гвоздя.
– Спасибо, – бросила девчонка, спешно поднимаясь. – Ник, побежали, а то на пары опоздаем.
– Опоздаем? – Сонный мозг подозрительно зашевелился. – А сколько сейчас?
– Без трех минут девять, – быстро сообщил парень, взглянув на часы. Наручные, как у нормальных людей.
Я не стала ругаться и проклинать свой долгий сон. Я бросилась одеваться. Хорошо еще, что природная лень заставила не убирать предыдущим вечером одежку и брюки с туникой висели на спинке кровати, готовые к подвигам на мое благо.
Другое приятное обстоятельство состояло в том, что после вчерашней вылазки, когда мы с другими болотниками изучали архитектуру Академки, я весьма сносно ориентировалась в переходах-коридорах-тупиках, чтобы не терять много времени на поиск нужной аудитории.
Как и положено в первый день учебы, первая лекция была общей и проходила в печально известной сто тринадцатой аудитории.
Скрипнув дверью и прикрываясь колонной, я проскочила к заседавшим на галерке болотникам. Джейс, тот, что с красной полоской, быстро подвинулся, уступая место с краю. Вита толкнула мне чистую тетрадь и заточенный карандаш. Перьями болотники принципиально не писали. Впрочем, они и на парах не писали, полагаясь на записи информационных кристаллов, которые таскали с собой под видом украшений. А для рисования удобнее использовать карандаши, нежели перья. Так что выбор очевиден.
– Я много пропустила?
– Препода зовут Ганс Ройтен, ему тридцать семь, не женат, болотников не любит, говорит, что больше двойки не поставит, – хмыкнул Трейс, брат Джейса, который любил потягивать себя за мочку уха.
– Невелика потеря, – шепотом откликнулась Вита, вырисовывая растительный орнамент на полях.
– На галерке, хотите встать на мое место? – окликнул нас преподаватель.
Я сделала вид, что увлеченно что-то пишу.
Да уж, издержки воспитания. Остальные болотники радостно закивали и поднялись, готовые идти к кафедре. Бедный препод сник.
– Соблюдайте тишину! – рявкнул он в ответ на начавшиеся волнения в аудитории. – Записываем: предметом исследования теории пространственных перемещений является…
Аудитория зашуршала перьями. Я с сожалением глянула на карандаш, припоминая, что местной грамоте еще не обучена, и начала проявлять солидарность. Орнамент на полях моей тетради мало походил на растительный рай, скорее – на ад флориста. Ну не дал бог изобразительного таланта, так что теперь – не рисовать вовсе?!
Я придерживалась диаметрально противоположного мнения, а потому усердно мазюкала на полях поникшие цветочки, изредка ради разнообразия разбавляя крестиками. Увы, дожив до своих семнадцати лет, лучше всего я умела рисовать гробы и кладбище. Так уж сложилось: плюсики обрастали палочками и сливались в самые настоящие крестики. А добавить пару черт, изображая деревянный… Да уж! Нет чтобы принцесс рисовать! Но эти благие девы получались у меня уж слишком блаженными и волоокими, с разными степенями косоглазия и кривизны ног.
Предвкушающее поскрипывание сидений могло выдавать две вещи: конец пары, что было бы слишком жирно для адептов, либо демонстрацию. Оторвавшись от вынужденного рисования, я взглянула на подиум с кафедрой.
Там, стоя на самом краю, преподаватель увлеченно речитативил. Первые ряды с упоением конспектировали его выпендреж, а задние сели поудобнее, ожидая шоу.
Вита выругалась и быстро захлопнула тетрадь, пряча свои художества от взглядов посторонних. Я решила, что лучше последовать примеру более опытной коллеги, и закрыла тетрадку, придавая лицу мечтательнейшее выражение. Джейс и Трейс извлекли из-под парты заготовки морского боя и принялись делать вид, что с упоением играют.
Высунувшаяся из-за их спин рука, по манжете рубашки которой легко узнавалась конечность преподавателя, рванула листки с заготовками и исчезла, как и появилась. Мы с ребятами переглянулись, ожидая продолжения.
– Итак, я продемонстрировал вам простейший пример работы с пространством, – громко, чтобы даже мы на галерке слышали, сказал Ганс Ройтен, заглядывая в листики. Лицо его скривилось, как будто фабрика по производству лимонного сока работала у него прямо во рту.
– Я там кое-что написал, – шепотом пояснил Джейс. – Не думаю, что он зачитывать станет.
И мистер Ройтен не стал. Вместо этого он зло взглянул на Джейса и сквозь зубы выдал:
– Останетесь после занятия и узнаете про отработку.
Болотник довольно оскалился во все тридцать с чем-то (что-то, глядя на его сияющую улыбку, я засомневалась, что зубчиков у него, как у людей!) и поднял руку со сжатыми в кулак пальцами, как бы говоря «страна должна знать своих ур… героев». Страна знала, и пусть не рукоплескала, но одобряла.
Корни этого одобрения крылись еще в начале лекции. Так уж получилось, что Ройтен, будучи не слишком опытным преподавателем, принялся распинаться не только об учебном процессе, но и об уровне современных адептов. Разумеется, подрастающее поколение было выставлено не в лучшем свете, что не добавило очков обожания преподу. И все бы ничего, но линию отрицания Ганс продолжал до самого конца, постоянно подчеркивая, что мы и он – совершенно разные. А аудитория такого не прощает.
Вот и сейчас, когда Джейс повел себя дурно, аудитория была на его стороне, ибо он свой, а мистер Ройтен… А мистера Ройтена теперь не любили, как угнетателя бедных адептов. Да уж, попал дяденька, с первого же дня. Интересно, экзамен ему сдать сложно?
– Зачет, – как бы в ответ моим мыслям простонала Вита.
Судя по всему, в ее зеленой головке крутились те же мысли. Препод был обречен.
– Продолжаем работу! – прикрикнул Ройтен, но его уже никто внимательно не слушал.
Пара была сорвана.
Трейс под партой дал пять Джейсу, как будто троллить препода было их священной миссией. Хотя имидж болотных отпрысков предполагал подобные шаги, которые эти двое с радостью предпринимали.
До конца занятия оставалось не так много времени: это было заметно по оживлению среди первых рядов. Ошибочно думать, что там, где сидели преимущественно отличники, никто не помышляет о свежем теплом пирожке и не считает секунды до окончания пытки. Вовсе нет. Именно там, на первых рядах, и обретаются самые большие торопыги, которые в свободное от записывания время, точно как на галерке, рисуют в конспекте цветочки и проклинают нелегкую, что занесла их на амбразуру.
Мне писать не полагалось, и я развлекалась наблюдениями. Парочку знакомых затылков усмотрела и на первых рядах. Но интереснее было наблюдать за иномирцами. Интереснее и полезнее, чтобы знать, как поступать нельзя.
Вита проследила за моим взглядом и фыркнула, рассматривая майку коротко стриженной блондинки. Или кикиморе ее пирсинг не угодил? Признаться, мне лишние дырки в теле никогда не нравились, но такой насмешки не вызывали, а моя соседка по парте едва не съезжала под этот самый стол.
