Фрейд чутко уловил колебания вечного маятника западной мысли, которая не одну сотню лет металась от насмешки над религией как глупостью и «опиумом народа», по выражению Карла Маркса, до тревоги за то, что произойдет, если мы вычеркнем ее из своей жизни. Сегодня неоатеисты вытащили на свет все накопившиеся за несколько веков аргументы против религии. Хитченс со своим «религия отравляет все вокруг» показал себя верным марксистом, тогда как Харрис поднял парижский Факел истины и призвал к созданию «религии разума»; «одержимость» Докинза ничем не лучше «иллюзии» Фрейда
[108]. Однако в настоящий момент мы с неизбежностью вступаем в новую фазу цикла — фазу тревоги за будущее без религии. Оставив в стороне вопрос о том, сможем ли мы когда-нибудь реально осуществить самоампутацию, к которой призывают атеисты, обратимся к более глубокой проблеме: как и чем заполнить вакуум размером с Бога, если наша попытка вдруг удастся. Алан де Боттон
[109*] — атеист, но он с уважением относится к религии, хоть и против своей воли, за ее понимание универсальных человеческих потребностей и слабостей; Филип Китчер призывает атеистов и агностиков пойти дальше простого неверия. Критиковать религию легко, говорит Китчер, но любое думающее человеческое существо, прежде чем присоединиться к атеистическому движению, захочет узнать не только, против чего оно выступает, но и за что:
«Каждому из нас нужно знать себя и то, что по-настоящему ценно, к чему можно стремиться и чем можно жить… Светская мысль уходит от традиционного вопроса, поднятого еще греками в самом начале развития философии, — вопроса о том, что делает человеческую жизнь, хотя и конечную, значительной и ценной… Если не признать эти факты, то никакие выступления в пользу неверия, какими бы красноречивыми они ни были, не совершат антирелигиозной революции. Временное устранение суеверий, не сопровождаемое пристальным вниманием к тем функциям, которые традиционно исполняет религия, создает вакуум, в который легко проникают грубейшие формы самой буквалистски понятой мифологии…»
Недреманное око
Во время визита в Ванкувер канадский психолог Ара Норензаян назвал мне заголовок своей новой книги, который я сразу же записал как Big Dogs («Большие псы»). Может быть, я страдаю легкой дислексией, или это была описка «по Фрейду», поскольку моя голова занята больше животными, чем людьми. На самом деле Ара сказал «Big Gods» («Большие боги»).
Он изучает роль религии в повседневной жизни. В одном из экспериментов исследовалось, как предварительная «настройка» человека на религиозные мысли влияет на его великодушие. «Настройка» происходила на подсознательном уровне и заключалась в данном случае в том, что испытуемого просили исправить грамматические ошибки в нескольких предложениях, содержащих слова «Бог», «пророк» и «священный». Ни текст, ни слова не сопровождались какой-либо дополнительной информацией, и испытуемые не имели понятия о том, в чем, собственно, заключается эксперимент. После этого каждый испытуемый находил на столе 10 однодолларовых монет и инструкцию: взять сколько захочется, притом что оставшееся достанется следующему участнику. Результат оказался весьма наглядным. Участники эксперимента, не подвергавшиеся «настройке», оставляли следующему в среднем всего $1,84, тогда как настроенные на мысли о Боге и религии — $4,22. Около двух третей членов «настроенной» группы оставляли на столе больше половины денег. Забавно, но религиозность как таковая при этом особого значения не имела. На вопрос о религиозной принадлежности примерно половина испытуемых ответили: «Никакой», — но действовали они точно так же, как все остальные.
Как объяснить этот эффект? Есть мнение, что в таком многолюдном обществе, как наше, человеку необходим надзор — реальный или воображаемый, который обеспечивал бы высокий уровень сотрудничества. Затерянному в безликой массе слишком уж легко быть попрошайкой и вести паразитический образ жизни. У участников исследования, вероятно, возникал в голове образ Бога, который, как известно, одобряет великодушие и гневается на мошенников. «Те, за кем неустанно наблюдают, хорошие люди», — объясняет Ара. Примерно тем же можно, вероятно, объяснить так называемый «эффект воскресенья», когда благочестивые христиане жертвуют больше денег на добрые дела и смотрят меньше порнофильмов в Интернете.
Однако сверхъестественное существо в качестве наблюдателя, судя по всему, относительно недавнее явление, потому что в доисторические времена он был нам не нужен. В маленьких группах, подобных обезьяньим, все всех знают. В окружении родных, друзей и соплеменников у человека были все основания следовать правилам и уживаться друг с другом. Надо было заботиться о личной репутации. И только когда наши предки начали собираться во все более многочисленные сообщества — сначала в них были тысячи людей, затем миллионы, — эти межличностные механизмы перестали работать. Вот почему Ара считает, что нужда в больших богах, как ястребы следящих за всеми нашими делами, появилась после возникновения больших человеческих групп. Это прекрасно сочетается с моими собственными мыслями о том, что мораль возникла раньше религии, по крайней мере раньше нынешних основных религий. Мы, люди, были уже достаточно моральными существами, когда еще бродили маленькими группками по саванне. Только с ростом масштабов общества, когда правила взаимности и репутация начали давать сбои, появилась нужда в Боге-морализаторе.
Если посмотреть с этой точки зрения, то не Бог ввел мораль, а скорее наоборот. Бог появился для того, чтобы помогать нам жить так, как мы, по нашему же мнению, должны жить; это подтверждает шутку Вольтера о том, что человеку нужно было бы придумать бога. Вспомните и вопрос Сократа, обращенный к Евтифрону: нравственно ли некое действие потому, что нравится богам, или боги любят именно нравственные поступки? Назначение Бога — поощрять нравственные поступки. Мы сами наделили его способностью удерживать нас на прямом и узком пути добродетели, по которому идем еще со времен жизни в саванне.
Для тех, кто боится, что без религии мир станет менее пригоден для жизни в обществе, могу сказать в утешение несколько слов. Во-первых, эксперимент, о котором шла речь, недостаточен для такого вывода. В нем испытуемым напоминали лишь о религиозных концепциях, но не об альтернативах. Этот недостаток был исправлен во втором эксперименте, где участникам перед испытанием предлагали терминологию, связанную с правопорядком: «гражданский», «присяжные», «суд». И что же? Они становились столь же альтруистичными, как и те, кому напоминали о религии, и оставляли на столе в среднем по $4,44. Этот эксперимент дарует светским обществам надежду. Если отсылки к совместным ценностям, общественному договору и законности взывают к великодушию не менее эффективно, чем религия, то позитивное влияние религии можно имитировать.
