— Тальпа только во вторую очередь хозяин ресторана, а в первую — контрабандист, — без обиняков заявил Брумзель, поднимая голову. — По самым грубым оценкам семьдесят процентов его клиентов — соглядатаи. Тальпа на их стороне, поэтому его заведение и процветает. На Севере торговля налогами не облагается, но при пересечении границы, конечно, нужно платить соответствующие сборы. Он обходит это как только может, и при этом сам напрямую ни в чем не участвует, а только организует. Кроме того, соглядатаи держат его в курсе всех новостей. И если кто-нибудь знает, имеют ли соглядатаи отношение к тому, что мы видели в Гремучем ущелье, так это Тальпа.
— И ты думаешь, он нам расскажет? — поинтересовался Фридрих.
— Конечно нет! — презрительно бросил Брумзель.
— Он знает, кто ты такой?
— Если не знает, мне стоило бы уйти из профессии, — вздохнул Брумзель. — Это было бы знаком моей полной несостоятельности.
На следующий день приготовления к посещению «Зеленого грота» начались задолго до того, как путешественники к нему приблизились. Брумзель на этот раз решил полностью исключить вероятность встретить в «Гроте» кого-нибудь, кто видел их без маскировки. Поэтому он заплатил угольщику за право вдоволь поваляться в куче угля. Таким черным он еще никогда не был. Потом, купив банку черного обувного крема, Брумзель натер себе крылья.
— Ну что, первоклассный шмель-плотник из меня получился, а? — спросил он, крутясь перед Фридрихом.
Фридрих за всю жизнь шмеля-плотника видел один-единственный раз, да и то издалека, но Брумзель был весь черный, шмели-плотники — тоже, так что он кивнул.
— Легенду используем ту же, что и в Бараньей Голове: мы курьеры, везем корреспонденцию в… э-э-э… ну, скажем, в Баранью Голову. А больше ничего рассказать не можем — тайна переписки! — подмигнул Брумзель. — Мы просто зашли пропустить по стаканчику. Сидим, разговариваем и между делом упоминаем об ужасном взрыве, свидетелями которому стали в Гремучем ущелье. И внимательно следим за реакцией окружающих.
— Не хочу показаться слишком пессимистичным, — начал Фридрих, — но что, если нас — я чисто теоретически говорю — поймают?
— О, это будет не очень-то приятно, — весело ответил Брумзель. — Нас поколотят и вышвырнут вон. Или окунут в смолу и обваляют в перьях — так Тальпа любит поступать с теми, кто пытается уйти не заплатив. Если все сложится совсем плохо, может, даже будут пытать, чтобы узнать, чего мы вообще хотим и много ли знаем.
— Не-е, меня пытать не будут, — отозвался Фридрих, у которого спина уже похолодела от страха. — Я им всё расскажу быстрее, чем они пилочку для ногтей достать успеют.
— Да вряд ли на тебя вообще будут тратить время, если у них в руках окажусь я, — возразил Брумзель. — А на то, чтобы я им рассказал все, что знаю, понадобятся недели. Не считая времени, которое уйдет на пытки.
— Что-то мне в этот «Зеленый грот» расхотелось, — буркнул Фридрих, краешком рукава протирая авиационные очки. — Это наверняка жутко отвратительная, мрачная дыра, от которой приличным людям лучше держаться подальше!
И он представил себе темный сырой грот со сводами из черной породы, по которым медленно катятся капли холодной воды и падают вниз, на страшных оборванных существ с повязками на глазах и зазубренными кинжалами в руках, и таинственного Грилло Тальпу на троне, нависающего над ними словно тень, огромная и грозная, но едва различимая в темноте.
Позже, своими глазами увидев «Зеленый грот», расположившийся между корней упавшего дерева, Фридрих был совершенно очарован. В углублении, оставшемся от корней, образовался пруд, по его прозрачной темной воде от одного островка ряски к другому бегали водомерки, а в глубине копошились жуки-плавунцы. Выше, в самом дереве, все так и кишело публикой разного рода, на балконах и за окнами веселились по полной. Из окон то и дело кого-нибудь выбрасывали — к счастью, только крылатых посетителей.
Фридрих с Брумзелем прибыли в «Зеленый грот» в самое оживленное время, после окончания рабочего дня. Фридрих был очень рад, что они наконец добрались: в животе у него уже давно громко урчало.
— Ну что ж, проверим, заслуживает ли кухня Грилло Тальпы той славы, которой пользуется, — сказал он и, готовый на все, засеменил впереди Брумзеля ко входу, такому широкому, что через него свободно могли пройти десять человек рядом.
— Эй, тише ты! А то еще примут нас за ресторанных критиков, — попытался пошутить Брумзель. — Тут, кстати, подают свежую ряску, прямо из пруда. Попробуй обязательно!
— Ты уже бывал здесь? — удивился Фридрих. Он почему-то думал, что решиться на посещение такого опасного места Брумзель мог только в случае крайней необходимости.
— Ох, бывал, бывал в молодости! — подмигнул Брумзель. — Это теперь только по долгу службы…
Они спустились по длинной широкой лестнице, лавируя между толпами снующих туда-сюда посетителей. В сумрачных коридорах горели факелы, вдоль стен тянулись древесные корни, по сторонам то и дело встречались залы, сквозь окна которых внутрь попадал дневной свет. Потом Фридрих с Брумзелем оказались у очередной лестницы, ведущей в глубину дерева, и прошли мимо полутемной комнаты, которая сразу привлекла внимание Фридриха. Там, за шторой из деревянных бусин, сидели молчаливые существа, усердно потягивавшие дым из кальянов. Всё помещение было полно дыма и пара, как сауна. Фридриха насторожило, что курильщики не шевелятся и не разговаривают. Просто сидят, и все.
— Брумзель, — прошептал он, хватая спутника за крыло, — что это? Что с ними происходит?
— Они просто немного в ступоре, — отмахнулся Брумзель. — Вдыхают горячий вальмю. Еще один способ применения этой жидкости! Если ее выпить, клонит в сон, как ты помнишь. А если ею подышать, то не засыпаешь, а впадаешь в предрассветную кому.
Фридрих сразу догадался, что Брумзель имел в виду:
— В такое состояние, среднее между сном и явью, которое иногда бывает очень ранним утром? Часов около пяти?
— Именно. Многие говорят, что в таком состоянии в голову приходят лучшие мысли. А некоторые так крепко и здорово спят, что у них никогда предрассветной комы не бывает. Поэтому они помогают себе вальмю. Иногда это очень полезно: в пять часов утра часто видишь всё гораздо яснее. Днем в голове уже слишком много всего, чтобы думать без всяких помех. Единственная проблема — то, что некоторые курильщики вальмю в какой-то момент перестают переносить обычную повседневную путаницу в голове. Тогда они начинают курить вальмю непрерывно, сидят вот так, им в головы приходит множество гениальных идей, но использовать их они никак не могут, потому что постоянно вдыхают вальмю.
— У-у, ужас какой! — прошептал Фридрих. — А это не запрещено?
— Ну, если бы кто-то решил запретить вдыхать вальмю, ему пришлось бы запретить и предрассветную кому! Пойдем, нам нужно вниз, в бар. Там по вечерам интереснее всего.
Дорогу в бар найти оказалось совсем не трудно. Толпа текла именно туда, всё ниже в корни дерева. Солнечного света уже давно нигде не было видно. Коридоры становились все шире, по сторонам встречались всё новые комнаты для курения вальмю. Наконец Брумзель с Фридрихом оказались перед очень широкой лестницей. С левой ее стороны ступеньки были крошечные, но чем дальше в правую сторону, тем шире и выше становились ступени, так что каждый мог выбрать себе самое удобное место для спуска в соответствии с длиной шага.
