— Нет! Я имею в виду, что она хочет быть в точности как Грюндхильда! — Фридрих замахал руками. — Она примеряет ее доспехи, хотела воспользоваться ее флагом и даже уже заказала сказание о своих деяниях!
Брумзель уставился на Фридриха. Один глаз у него дергался.
Фридрих начал новый заход:
— Я думаю, Офрис хочет развязать войну с Севером только для того, чтобы выставить себя героиней. А то кто вспоминает о королях, правивших страной в мирное время? Легенды складываются и книги пишутся только о битвах и чудищах.
— Секундочку, — Брумзель сделал жест подождать и стал тереть себе голову. — Ты только что сказал… сказал, что Офрис примеряла доспехи Грюндхильды?
— Да! Она сама об этом упоминала перед нашим отлетом из Белоскалья! Сказала, что доспехи ей подходят! Ты разве не помнишь?
— Не-ет.
— Но она это говорила.
— Доспехи Грюндхильды? Не может быть! Это же реликвия! Они хранятся в золотой витрине оружейной палаты во дворце Белоскалья! — Брумзель выглядел совершенно растерянным. — Было бы кощунством надевать их забавы ради!
— Все так, только речь вовсе не о забаве! — Фридрих ударил кулаком по ладони. — Она действительно хочет этого — надеть доспехи и отправиться на войну! Только война эта не настоящая, потому что всю грязную работу сделают муравьи. А она с флагом в руках в лучах славы поскачет во главе войска, когда опасность будет уже позади.
— Это было бы очень подло… — пробормотал Брумзель. — Ты считаешь… она задумала войну, чтобы уподобиться Грюндхильде? Но это же абсурд! Нет, я в это не верю! Это ж чистое безумие!
— Это всё инсценировка. Спектакль. Как она послала нас на задание, заранее придумав результат нашей миссии. Так же со всем. Северную Сторону наводнят муравьи, а Офрис станет героиней, спасшей страну от гибели. Помнишь, почему она послала тебя за мной? Потому что ясновидящие предсказали ей, что Югу угрожает опасность. Но этим предсказателям она точно так же могла заплатить, чтобы они говорили то, что ей нужно, как заплатила писаке за сочинение оды о ней!
Брумзель удивленно пялился на него.
— Какому еще писаке? Ты об этом ничего не говорил!
— Нет, говорил, — возразил Фридрих. — Только ты меня не слушал!
Брумзель медленно поднялся.
— Предположим, ты прав. Только на минутку. Тогда… тогда Офрис почти наверняка выиграет войну. И станет правительницей Севера и Юга. Две страны разделились через много лет после того, как Грюндхильда покинула трон. И если муравьи Офрис наводнят Северную Сторону, то она войдет в историю как королева, воссоединившая две части страны!
— Особенно если заплатит летописцам, — мрачно присовокупил Фридрих.
Кальссон, сидевший все это время рядом с ними с открытым ртом, наконец не выдержал:
— Я что, был кем-то другим, когда вчера засыпал, или вы и тогда уже болтали всякий бред, только я не замечал?
Фридрих с Брумзелем переглянулись.
— Ну, по крайней мере он не соглядатай, — резюмировал Фридрих. — Это очевидно.
Чтобы больше не мучить Кальссона, Фридрих с Брумзелем рассказали всю свою историю: про похищение Фридриха за морем, про первую поездку на Север и про предательство Офрис. Кальссон, разинув рот, переводил взгляд с Брумзеля на Фридриха и обратно. А в промежутках восклицал «С ума сойти!» и «Ничего себе!» и хватался за голову.
Тем временем солнце поднялось над деревьями, и воздух немного потеплел. Остатки паров вальмю выветрились из их голов.
— Черт, чего бы я только не отдал, чтобы все это время быть с вами! — пробасил Карл Кальссон, удивленно глядя на спутников.
— Не-е, — ответил Фридрих. — Не стоит. Это было ужасно.
— Значит, вы в подполье! Беглецы! Мученики правого дела!
— Мученики истории, в которой нет ни грамма смысла, — поправил Брумзель.
— Я помогу вам! — пообещал Кальссон, пожимая одной лапкой руку Фридриху, а другой — лапку Брумзелю. — Можете на меня положиться! Какой у вас план?
— Нет у нас никакого плана, — сказал Брумзель. — Нам просто не хотелось умирать, поэтому мы бежали на Север. Тут, надеюсь, мы в безопасности — если, конечно, кто-нибудь расстроит планы Офрис. А если она действительно захватит Северную Сторону, то в безопасности мы не будем нигде.
Кальссон нахмурился:
— Ума не приложу, что тут можно сделать. Но одно я знаю точно: когда придет время окукливаться, мне хочется сказать себе: «Я ни о чем не жалею!» А если я отпущу вас одних, я буду очень жалеть. Так что я с вами! Возражения не принимаются.
— Это не увеселительная прогулка, — предупредил Брумзель.
— Так и я серьезно говорю! — ответил Кальссон. — А еще я хочу, чтобы у меня осталось напоминание о вас.
— Какое еще напоминание? — осторожно поинтересовался Фридрих.
Кальссон подполз к своему байку, открыл одну из висящих по сторонам от седла кожаных сумок и достал маленький металлический пистолетик.
— Вот здесь, видишь? — он похлопал себя по той стороне, которая еще не полностью была покрыта татуировками.
— Я… мы… мы должны сделать тебе татуировку? — смущенно уточнил Фридрих.
— Если не боишься, — мягко сказал Кальссон.
Фридрих почувствовал, что его уличили в филистерстве. Это его раздосадовало, и он поджал губы:
— Конечно, не боюсь! Если получится некрасиво, тебе же с этим ходить, а не мне!
— Красиво или нет — неважно, — сказал Кальссон. — Вы — часть моей истории, которую я не хочу забыть!
— Успеется еще, — вмешался Брумзель, поднимаясь. — Давайте-ка сначала пролетим немножко. Мне в Царстве Шипов спокойнее будет.
И они умылись ледяной росой с листьев ежевики, чтобы как следует проснуться, и нырнули в заросли Царства.
Особенно импозантно они не выглядели: байк Кальссона покачивался на плетях ежевики, над ним жужжал низко летящий Брумзель, которому то и дело приходилось опускаться еще ниже. У Фридриха дико стучало в висках, он бы с удовольствием немного поспал, но было нельзя. Кроме того, спутники постоянно подкалывали его из-за того, что он впал в предрассветную кому от одной-единственной затяжки вальмю. И хотя волшебная вода оказала на него самое сильное воздействие, факт оставался фактом: он показал себя неженкой и птенцом, неспособным перенести даже такой пустяк.
В Царстве Шипов было темно и сыро. Внизу по палой листве бегали полевки и жуки. Между плетьми ежевики висели паучьи сети. Таких паутин Фридрих никогда прежде не видел: плотные, почти как ткань, и в виде воронок, а не растянутые вширь. Капли росы задерживались в них и сверкали в утреннем солнце. Высоко над путниками в небо поднимались кроны деревьев, но здесь, внизу, был совсем другой мир.
Скоро они перестали разговаривать — для разговоров не было сил. Они ведь по-настоящему совсем не спали. Около полудня они устроили привал на солнышке на пне сломанного дерева и немного подкрепились. А потом Кальссон стал настаивать, чтобы ему все-таки сделали новую татуировку. Он даже выбрал уже для этого место у себя на пузе.
