— А кто-нибудь подумал, — крикнул Кальссон вперед, — как доставать еду? Не можем же мы просто вылезти через люк и пойти в овощную лавку. Разжечь костер, чтобы готовить, здесь тоже не получится.
— Ну, это вы сами уж как-нибудь придумайте, — глухо ответил Оскар. — О воде я могу позаботиться — просто подкопаю одну из цистерн под дворцом.
— Это действительно проблема. Явиться во дворец обессилевшими от голода нам нельзя, — задумалась Молеправительница. — А нет ли из твоей системы каких-нибудь выходов, через которые можно было бы послать пару человек за покупками?
— Ну, я-то себе дождевых червей где угодно наловлю, но вы же их наверняка есть не станете, — пожал плечами Оскар.
— У меня, кажется, появилась идея, — подал голос Брумзель. — Под кухней есть несколько погребов, где складируют все, что хранится долго, годами. Можно было бы прокопать ход туда. Стены там глиняные, даже кладку пробивать не придется.
— И что там есть?
— Все, что душе угодно, — мечтательно ответил Брумзель. — Мед, сироп, варенье…
Молеправительница, не очень-то любившая сладкое, нахмурилась:
— И все? Ни хлеба, ничего такого?
— Думаю, пара бочек с сухарями тоже найдется, — успокоил ее Брумзель.
— Значит, придется в последние дни перед нападением питаться одними сухарями с вареньем, — вздохнула Молеправительница. — Надеюсь, от такого количества сахара мы хотя бы станем достаточно агрессивными, чтобы как следует напугать дворцовую стражу.
Так они и поступили.
Скоро туннели перестали подниматься. Тогда Оскар остановился и объявил, что дворец здесь, только намного, намного выше.
— Как видите, — сказал он, — у меня здесь нет ни места для остановки, ни перекрестка. Так что для начала придется мне немножко покопать, чтобы вам было где спать. Посторонитесь, пожалуйста!
И он с потрясающей скоростью устроил посреди туннеля просторное расширение, в котором свободно поместились все сто соглядатаев. Около восьми часов каждый нашел себе место для сна, и, так как в темноте делать было все равно больше нечего, скоро все соглядатаи захрапели, и Оскар вместе с ними.
— Эх, здесь совершенно теряешь чувство времени, — вздохнул Брумзель. Они с Фридрихом проснулись и чувствовали себя такими отдохнувшими, как давно не бывало, — и неудивительно, потому что было уже девять утра, то есть проспали они тринадцать часов.
Рядом закопошился Оскар.
— Брумзель, в каком направлении кухня? — спросил он.
— На юго-востоке, — ответил тот.
— Тогда дело со сладким подвалом можно провернуть прямо сейчас, — предложил Оскар. — Мне нужно только прокопать туннель, а кто-нибудь из вас залетит туда и спустит все, что нужно.
— А мы отсюда снизу услышим, когда начнется музыка? — поинтересовалась Стрелла.
— Я уж точно это замечу. — Оскар вонзил когти в стену пещеры. — И тогда сможем запустить технику.
— Все, что мы делаем, — важно сказала Стрелла, — нужно делать строго под музыку.
— Хорошо, что оперу «Грюндхильда» я знаю наизусть. Она у меня на пластинке есть, — похвастался Оскар. — Ну то есть на двадцати пластинках, если быть точным. Правда, к сожалению, не в исполнении Совини, а в другом. Но в любом случае взорвать динамит под крещендо я сумею!
— Динамит? — с сомнением переспросила Молеправительница. — Ты не думаешь, что это будет все-таки чересчур?
— Если уж меня запрягли тут работать, то и динамитом я пользоваться буду.
— Ладно, ладно. Как скажешь, Оскар.
Завтракать (сухарями с вареньем) начали в половину десятого. А ровно в десять, когда все соглядатаи были накормлены, Оскар навострил уши.
— Наверху начинают, — сказал он. — Отбойного молотка я пока не слышу, но высоким голосом кто-то уже поет. Думаю, это увертюра, «Предрассветный вызов на бой». А, вот и музыка вступила. Прекрасно. Поехали! — И он, потирая лапы, двинулся к большей из двух самоходных машин, которые они привезли.
— А нам что делать? — крикнул ему вслед Тальпа.
— Убирать за мной, — ответил Оскар, хихикнул и стал забрасывать уголь и щепки в котел машины. Потом он потянул небольшой рычаг вниз, на щепу посыпались искры и подожгли ее. Скоро лопасти завертелись, цилиндры заскользили вверх и вниз по стержням и вся конструкция понемногу пришла в движение.
— Эта штука… — начал Оскар. — Оп-ля! Эта штука служит для того, чтобы убирать с дороги грунт. — И с этими словами он покатился вперед. Послышался скрежет, лязг и грохот — лопасти вгрызлись в стену.
Грюндхильда заткнула уши.
— Боже мой! — закаркала она. — Какой шум нынешняя молодежь поднимает своими новомодными игрушками!
Молеправительница, наоборот, запрыгала от восторга, когда через несколько секунд Оскар вместе с машиной исчезли в толще стены. Во все стороны полетели комья земли (к досаде тех, кто еще не закончил завтракать), в земле открылся широкий проход. Подкоп дворца в Белоскалье начался.
О следующих днях у Фридриха сохранились только смутные воспоминания. Возможно, из-за монотонной работы в условиях недостатка кислорода, а возможно — оттого, что под землей терялось ощущение времени и весь их распорядок дня был подстроен под оперу, которую им даже не было слышно. В десять утра они начинали работать, в двенадцать делали часовой перерыв, потом снова копали до пяти часов, когда был часовой перерыв на чай, затем снова — до одиннадцати часов вечера. Все соглядатаи дисциплинированно работали, а если вдруг кто-нибудь все-таки отлынивал, к нему посылали Грюндхильду, которая любого умела живо приструнить. Ведро за ведром и лопата за лопатой они убирали землю и прокладывали себе путь. Сначала копали глинистый грунт с мелкими камешками, потом начали попадаться первые кирпичи и булыжники. Земля становилась темнее, все чаще попадались обработанные камни с едва различимыми орнаментами и листочками, которые, видимо, когда-то служили декоративным бордюром.
До первой настоящей стены они добрались вечером первого дня. Тут понадобилась другая машина — стенокол, которым Фридрих уже давно восхищался. Оскар устроил адский шум. Первая стена поддалась легко, и из образовавшейся дыры на них хлынул поток ржавого мусора: банные тазики, дверные петли, старые фляги.
— Что за безответственность! — ругался Оскар. — Нельзя же просто замусоривать подвал и замуровывать его! Так ведь черт знает что может случиться, если кто-нибудь, ничего не подозревая, начнет делать подкоп!
Конечно, убирать мусор, чтобы Оскар мог рыть дальше, пришлось соглядатаям. Скоро Фридрих стал так мечтать о теплой ванне, как еще никогда не мечтал; кроме того, постоянная темнота действовала на него угнетающе. И не только на него: Кальссон тоже становился все беспокойнее и раздражительнее. Часы тянулись медленно, как густая патока, и, когда наконец настало время сна, Фридрих был рад не только потому, что страшно устал, но больше всего потому, что во сне можно было скоротать несколько невыносимо скучных часов.
