– Это наваждение, – пробормотал сталкер.
– Может, ты и прав. Я просто твой глюк, твое грибное «я». С человеческим, так сказать, лицом. Нас объединяют те грибы, что до сих пор бродят в твоей крови. Перед выходом-то закинулся небось, а? Я в свое время употреблял колеса. Но не все ли равно, суть-то одна. Действует-то одинаково.
Сталкер понял, что пропадает, что он так и останется здесь, а потом его найдет какой-нибудь другой разведчик, которому удастся сюда добраться, и так же будет гадать, что именно сгубило предшественника. Датчанину неимоверным усилием удалось подняться, но все вертелось вокруг него, и он никак не мог понять, где выход.
– Куда же ты? – издевался Диджей. – Не спеши. Побудь со мной еще.
Вдруг с улицы донеслись звуки, которые нельзя было ни с чем спутать, – автоматные очереди. Где-то неподалеку были люди, они отстреливались. И сталкер, ориентируясь на звук, наконец, сумел добраться до двери, рванул ручку и выпал наружу. И тут же попытался оценить обстановку.
Судя по звукам, люди быстро приближались – и вскоре он их увидел. Трое в камуфляже и противогазах старого образца отступали по Мясницкой, отстреливаясь, постоянно оглядываясь назад. Кто-то гнался за ними – Датчанину пока не было видно, кто именно.
Двое уже поравнялись с ним, а третий отставал. Он припадал на одну ногу – видимо, был ранен. Датчанина и одного из отступавших разделял только ржавый остов машины. Неизвестный выпустил еще очередь, а потом его автомат замолчал. До Истомина донесся невнятный возглас досады – похоже, у человека закончились патроны. Его напарник, притаившись в подворотне, целился во что-то из пистолета, но не стрелял пока. Тут из-за остова огромного джипа показался третий, хромающий из последних сил. А за ним… Датчанин не поверил своим глазам. Он в ужасе уставился на хищно оскалившийся череп преследователя, передвигающегося почему-то на четвереньках, но довольно шустро. А следом полз еще один – людей преследовали ожившие мертвецы, и явно уже догоняли.
И тут Сергей словно проснулся – инстинкт велел ему немедленно предпринять хоть что-нибудь, пусть даже глупое. Он поднял автомат и принялся поливать свинцом мерзких упырей, бормоча про себя слова нехитрой молитвы, сочиняя ее сам на ходу. Он не знал, к кому обращается, да ему и все равно было. И на успех он не надеялся. Ему казалось, что мертвой плоти пули не причинят вреда, что мерзкие оборотни так и будут стремительно надвигаться, пока не настигнут свою жертву и не сожрут – а потом очередь дойдет и до него. Просто ему не хотелось умирать безропотно. Сталкер решил продать свою жизнь подороже, испробовать все средства самозащиты, попытаться остановить мерзких тварей – хоть посредством автомата, хоть молитвой. Он так и не понял, какой способ оказался более действенным. Но голова одного из преследователей вдруг разлетелась вдребезги, а другой, словно не веря, еще успел повернуть к сталкеру жуткую морду, оскалиться напоследок – а потом тоже рухнул, и лишь конечности его еще дергались. Датчанин не успел обрадоваться – в этот момент что-то сильно ударило его по голове, и он провалился в темноту.
Ника открыла глаза – темно. Лежать было непривычно мягко. И пахло здесь по-другому – какими-то медикаментами. Она ощупала матрас, на этот раз накрытый простыней, и поняла, что находится не в камере, а, видимо, в лазарете. Ныл живот. Она осторожно пошевелилась, и тут же дверь распахнулась. Вспыхнул свет. Появилась немолодая женщина в белом застиранном халате. Лицо у нее было даже приятным, но Ника глядела не на лицо. А на зажатый в ее руке шприц.
– Тихо-тихо, – проговорила женщина, увидев полный ужаса взгляд девушки. – Сейчас мы сделаем укольчик и будем спать.
– Нет, – прохрипела Ника, понимая, что вот оно – то, чего она так боялась: сейчас у нее вызовут искусственные роды, а ребенка отдадут в эту жуткую лабораторию, о которой ходили слухи, – то ли для изучения, то ли для изготовления какого-нибудь снадобья. Она судорожно дернулась и поняла, что привязана к кровати.
– Тихо, я сказала, – угрожающе произнесла женщина, уже не притворяясь доброй. – Будешь сопротивляться – себе же сделаешь хуже. И ребеночку это вредно, – последнее тетка произнесла с нескрываемым злорадством.
«Знают», – поняла Ника. Женщина, заметив, как рванулась девушка, наставительно произнесла:
– Не трепыхайся. Раньше надо было думать. Но если будешь умницей, плохого тебе никто не сделает. Возьмем анализы, обследуем. Если плод здоровый, будешь рожать – товарищ Москвин позаботится о том, чтобы вырастить из твоего ребенка достойного члена общества. Ну а если явная патология развития, – нараспев протянула тетка, словно эта мысль доставляла ей удовольствие, – то беременность придется прервать. Биологический материал будет сдан в лабораторию и послужит для науки. Или украсит собой кунсткамеру профессора Корбута. Кстати, а кто же у нас отец?
– Какая разница? – буркнула Ника. – Один человек с Китай-города.
Медсестра приблизилась. Девушка попыталась кричать. Но жесткая ладонь заткнула ей рот. А в предплечье вонзилась игла.
«Прости, малыш! Не смогла я тебя спасти. А я ведь уже привыкла к тебе. Теперь снова останусь одна».
И от этой мысли Ника тихо, монотонно завыла. А потом вновь провалилась в сон.
Глава двенадцатая
Возвращение
Он открыл глаза и не понял, где находится. Из руки торчали какие-то иголки.
– Ну, наконец-то, – раздался чей-то голос. Человек в буром халате глядел на него.
«Госпиталь на Таганке, – всплыло из глубин сознания. – Бурые халаты – это чтоб кровь была не видна. И простыни тут тоже бурые. А как я сюда попал? Кто я?»
– Как звать, помнишь? – словно в ответ его мыслям, поинтересовался человек в халате.
Сергей попытался покачать головой. Не получилось.
– Ну, ну, не надо дергаться, – сказал незнакомец. – Пришел в себя – уже хорошо. Я-то думал, не дождемся. Лежи, отдыхай. Вспомнишь потихоньку.
Сделал какой-то укол и ушел. Истомин облегченно закрыл глаза. Голова побаливала. Сначала он просто смотрел на пластиковую панель, заменявшую стену, слушал, как в соседнем отсеке кто-то стонет. Потом откуда-то всплыло – Серенький. «Фамилия, что ли? Непохоже».
И вдруг в памяти завертелись лица. Сначала мелькнуло лицо парня с фенечками на запястьях, но тут же исчезло. Потом – лицо девушки с оливковой кожей и короткими, вьющимися темными волосами. Что-то грустное было с ней связано. Но девушка улыбалась. А потом – испуганная девчонка, цепляющаяся за него. И имя ее он вспомнил – Ксюха. А потом вспомнил и все остальное.
Вспомнил снова песенку, которую спела ему напоследок Сонечка. Вспомнил, как, оказавшись в метро, совсем растерялся. И как отбил Ксюху у озверевших парней.
Строго говоря, это не он отбил. Он попытался, и от него отмахнулись так, что он отлетел, ударился головой и долго потом приходил в себя. Но, пристыженные его поступком, вмешались другие, посильнее, и все-таки вырвали девушку из рук насильников.
