Через три ряда кресел позади, прежней обстановки салона просто не существовало – был виден только настил пола и ребра жесткости на стенах и потолке, составлявшие хребет самолета. Да и те словно погрызенные, закрытые подвижной взвесью песка и пыли, наполнявшей хвостовую часть целиком, в самом плотном месте которой скорее угадывался, чем был виден силуэт девушки.
А все, что пока уцелело далеко позади нее и рядом со мной прямо на глазах обращалось в прах – словно не настоящее, сделанное из песка и ныне рассыпающееся под порывом ветра. В пыль и песок обращались кресла, электроника подголовников, пластик стен и потолка, вытягиваясь подвижными лентами в сторону Ники, закручиваясь коконом вокруг нее – и уже оттуда растекались приливными волнами в сторону прорех и пустот, выжженых молнией, собирая обреченный борт в единое целое и позволяя нестись ему сквозь небо дальше.
Все вокруг служило песку пищей, и не было ничего способного ему воспротивиться.
И тут же через изумление прорвалась иная яркая эмоция. Что она творит! Там же…!
– Мед! – Взволнованно прокричал я, выразив вслух главное свое опасение.
– Цел! – Отозвались из эпицентра песочной бури.
– Тогда нормально, – успокоился я и вернулся к собственному противостоянию.
Патовому противостоянию – что с досадой пришлось отметить. Потому что князь все еще стоял под кнутами молний, и в глазах его по-прежнему было больше ярости, чем боли и обреченности.
Опаленный, в обрывках пережжённого сюртука и брюк, он просто ждал той секунды, когда сможет свернуть мне голову, даже не сомневаясь, что такой миг наступит. И эта упрямая уверенность тратила мое время…
Я шагнул ближе, чувствуя дрожь наэлектризованного воздуха и стараясь не дышать запахом пережжённой плоти. А когда до князя оставалось не более шага, вытянул руку в его сторону и сжал его шею – горячую, жесткую, сведенную судорогой беспрерывных разрядов.
– Подчинись, – посоветовал я в неожиданной тишине.
Потому что в единый миг перестали бить молнии, а завывания проникающего в салон ветра были побеждены упрямым песком, закрывшим прорехи.
– Никогда, – почувствовалось движение мышц горла под моей ладонью.
И тело князя вновь сотряслось от разряда – на этот раз не с неба, а исходящего через меня. Но от того – еще более разрушительного и болезненного.
– Подчинись своему внуку, – терпеливо повторил ему, отпуская в ожидании ответа силу.
И в безумной ярости, через боль и сотрясающую его злобу отчего-то прорвалось удивление.
– Внуку? – Повторил Шуйский с растерянностью.
– Артему, – подтвердил я кивком.
– Не тебе? – Облизнул князь почерневшие губы.
– Зачем ты мне нужен? – С легким удивлением отозвался я.
– Я?! – Дернулся он было гневно, но тут же сотрясся в судороге от пронзившего его разряда.
– Ты мне не нужен, – повторил я холодно. – Ты нужен своему внуку живым. Поэтому подчинись ему. Дай слово.
– Чтобы он меня убил? – Захрипел он, скаля зубы.
– Артем мудрее тебя. Он не станет этого делать.
– Ложь! Ложь! – Хлынуло безумие к его глазам.
Чтобы тут же пропасть под ударом боли и моей силы.
– Х-хватит, – дрогнул он телом, впервые пошатнувшись.
– Артем тебя любит, чудовище лесное. – С досадой произнес я. – Стал бы я тебя иначе уговаривать. Выпнул бы из самолета, и маши себе лапами, – убрал я руку от него, позволяя ослабевшему телу противника сползти на пол.
Шуйский оперся рукой о ближайшее кресло, но на колени так и не упал, удерживая себя о застонавший от таких нагрузок подголовник.
– Подчинись своему внуку. – С напором произнес я, глядя ему в глаза. – Подчинись или умри. – Потерял я терпение.
И гроза за бортом отозвалась раскатами десятков мелькнувших за бортом молний.
– Я согласен. – Опали плечи князя, а сам он отвел взгляд.
– Поклянись честью, – буднично обратился я к основе их силы.
– Я клянусь честью в верности своему внуку, Артему Шуйскому, и обязуюсь подчиняться, – в этом голосе была усталость и толика недоумения, непонимания.
Будто у последнего выжившего пирата, перерезавшего подельников перед сундуком мертвеца. А в сундуке том – ничего… За что он боролся? За выживание – за то, что и без того ему было обеспечено. За процветание рода – что тоже куда лучше обеспечит внук, чем он сам. А раз так, то зачем он хотел сделать то, что сделал. Зачем была эта борьба?
Но в нашем случае, хорошо, что это понимание пришло до того, как пришлось хоронить друзей и близких.
– Вот и ладно, – с усталостью подытожил я.
– Зачем тебе это? – Произнес Шуйский слабо, глядя на настил пола и левым боком навалившись на кресло.
– Он мой друг. – Мельком глянул я на часы.
Все в порядке, падать будем в правильный квадрат. Пилоты и персонал уже давно катапультировались, борт тянет вперед автопилот, но долго он этого делать не сможет. Из окошка видно, как коптят оба двигателя – близкое присутствие разрядов не осталось для них без последствий, несмотря на всю надежность.
– Мы же все равно упадем… – Словно прочитал мои мысли князь.
– Мягко упадем, вы выживете, – успокоил я его.
– Ты готов умереть ради… Дружбы? – Пробилось в его голосе удивление, а лицо поднялось вверх.
– Ради нее умрут все остальные, – заверил я его, поворачиваясь рассмотреть, как там Ника и мой мед.
Еще одна веха плана завершалась.
Наверное, это логичное понимание, а может и усталость, меня и подвели. Удар, последовавший снизу, от согбенной фигуры князя, прятавшего свою левую руку под животом, пришелся в бок, и вызвал поначалу удивление.
Потом рассыпались все нижние пуговицы на рубашке. Все, со скрытыми артефактами на защиту. Не выдержав силы атаки – в прах. Потом треснули амулеты в подошве ботинок… Вшитые под ткань брюк – окатили холодным крошевом кожу… Все до единого.
– Подвиг стоит смерти, – прорвалось безумие со дна глаз смотревшего на меня в упор князя, а рука его дернулась вперед, вонзаясь ледяным холодом внутрь меня, словно клинком.
Я посмотрел вниз – пятью клинками пальцев, каждый из которых был окутан ядовито-зеленым, гибельным светом.
Какое неприятное ощущение в животе. Вроде, холод обезболивает, но эта резь, что ползет вслед за холодом… Интересно.
– Нет!! – Оборвал паузу дикий крик Ники.
И песок от прорех и бортов единым порывом метнулся к старому князя, ударом отбрасывая его в сторону, впечатав в близкую стену летной кабины.
Я продолжал смотреть на рубашку поверх живота, по которой лениво расплывалось красно-зеленое пятно. Коснулся правой ладонью и поднес к лицу. Зря, наверное, я это сделал – потому что от капель зеленоватой крови теперь растекались по всей руке ядовито-зеленые капилляры, делая контрастными мелкие сосуды и вены.
