И что потом?
В Новом Орлеане к его услугам будут все преимущества, которые только может дать большой город. Уэссекс постарается скрыть свое прибытие и отбытие от местного отделения «Белой Башни», если понадобится. Он сумеет отыскать Сару, Луи и даже Мириэль, если они здесь, и составить свой план в соответствии с обстановкой. А что касается де Шарантона, на время герцог собирался оставить его в покое — пока их пути не пересекутся. Де Шарантон — это проблема Франции. Пусть Франция ее и расхлебывает.
А вот Бонапартовы поручения насчет святых реликвий… ладно, представим даже, что таковые существуют (в чем Уэссекс сомневался), и если корсиканец сумеет ими овладеть, то кто скажет, что он не достоин лавров победителя?
Такая идея не приходила в голову Уэссексу пять лет назад, даже пару лет назад, но сейчас его все чаще и чаще посещала мысль, что ему следует выйти из Игры Теней. Похоже, у него появилось весьма неуместное и губительное для шпиона чувство этики. Уэссекс вдруг осознал, что будет рад оставить шахматную доску Европы другим игрокам и вернуться к обычной жизни.
Если только ему позволят.
Если только Сара жива.
Не в первый раз видение, терзавшее его с момента возвращения в Англию, становилось главной его мыслью. Сара может быть уже мертва. Шесть недель прошло с тех пор, как те, с кем Уэссекс разговаривал, последний раз видели ее в живых. Сети, в которые так легко угодил Луи, могли захлестнуть и ее.
Если так…
«Господи, не допусти! — неуклюже и отчаянно воззвал Уэссекс к Силе, к которой не обращался с тех пор, как его отец бесследно сгинул во Франции. — Господи, не допусти…»
Поскольку если так, то Уэссексу больше незачем стараться дожить до старости.
* * *
Илья Костюшко шагал, быстро, но без спешки, к баракам рабов. В Балтиморе ему сказали, чтобы он выкроил время для получения инструкций от представителя местного центра, который будет ждать его в «Облаках». Он сам его найдет, а если нет, то Илья должен в течение трех дней попытаться установить контакт, выходя в одно и то же время каждый вечер, после чего может дальше выбираться сам, как сумеет.
«Убить или вернуть в Лондон».
Приказ Парижского центра насчет его напарника был все еще в силе, как бы Илье ни хотелось послать все это подальше. Когда он доставил в Лондон Ратледжа, ему — поскольку Уэссекс сбежал — дали указания насчет де Шарантона, но он был отправлен оценить ситуацию в Луизиане, и никаких указаний насчет каких-либо действий ему дано не было. Лондон до сих пор хотел, чтобы курок спустил именно Уэссекс, поскольку у герцога был опыт в уничтожении колдунов, причем успешный. То, что Уэссекс мог отправиться в Новый Альбион по собственным делам, а не затаиться где-то в норе, или что Илья пренебрежет приказом и последует за герцогом, а потом похитит его, в голову Мисберну, вероятно, не приходило.
«Вероятно — не значит действительно», — напомнил себе Илья. Вполне возможно, что Уэссекс до сих пор исполняет тайный приказ, а поиск пропавшей герцогини — всего лишь прикрытие. В Игре Теней случались вещи и куда более странные, но Илья почему-то сомневался, что сейчас именно такой случай. Он давно знал Уэссекса, но того хладнокровного, невозмутимого и безразличного ко всему тайного агента больше не существовало. Этот человек исчез, как утренний иней под лучами солнца по имени Роксбери, и нынешний Уэссекс слишком горячо заботился о слишком многих вещах. Англичане, рассудительно убеждал себя Илья, не созданы для страсти, и теперь он опасался того, что может случиться с его другом из-за этого пагубного чувства.
Он надеялся уговорить Уэссекса вернуться в Игру, привезя его в Новый Орлеан. Если это не удастся, то он сумеет хотя бы уберечь его от других агентов «Белой Башни». Если бы не Уэссекс, сам Илья давным-давно уже был бы мертв, и ему не терпелось вернуть долг.
И все же, если бы они работали вдвоем, как в старые добрые времена, все было бы куда легче. Не то чтобы Илья не был полностью уверен в исчезновении Сары, хотя полубезумное состояние Уэссекса все же склоняло его поверить в это; но он совершенно не мог представить себе, что все же заставило ее уехать в Новый Свет — если, конечно, она действительно уехала. Вероятно, Уэссекс знал причину, но не доверял Илье.
Костюшко с сожалением покачал головой. Упрямее англичанина может быть лишь влюбленный англичанин, и, похоже, у Уэссекса налицо симптомы этой болезни.
Илья прошел через лужайку, мимо аккуратных построек, сквозь посадки молодых кипарисов и попал в совершенно иной мир.
Здесь в несколько рядов теснились низкие бараки из некрашеного дерева. Рядом с некоторыми были разбиты маленькие садики, перед другими — лишь выметенные пыльные луизианские дворики. В белесой пыли возились детишки, слишком маленькие для работы на плантациях. Они играли в какие-то замысловатые игры с палочками и камешками вместо игрушек. Работники, мужчины и женщины, в одинаковых бесформенных холщовых балахонах, медленно тянулись под жарким послеполуденным солнцем к общей кухне, где для них готовили ужин. Некоторые с любопытством смотрели на незнакомца, но большинство либо не поднимали глаз, либо отворачивались.
Это был барракон, поселок рабов, место обитания человеческой собственности, которая была разрешена недоброй славы Черным Кодексом
[60]
Луизианы.
Илье было трудно постичь смысл рабовладения и психологию рабов. Солдаты любой армии в мире кормились и одевались хуже рабов луизианских плантаций, но они все же были свободны. Слуги в любом богатом доме, даже крепостные его родины, пусть нищие и безжалостно эксплуатируемые, все же обладали хоть какой-то свободой, которой у этих людей не было. Это — он с трудом нашел сравнение — как суп без соли. Хотя очевидной разницы между такой свободой и несвободой не улавливалось, она все же существовала.
— Господин… это правда?
Илья остановился. Перед ним в дверях одного из бараков стояла женщина, которая прислуживала им в библиотеке Бароннера. Собственно, дверей в похожем на сарай сооружении не было, их заменял выцветший полотняный полог, который женщина отодвинула в сторону, готовая в любой момент снова отступить под защиту жалкого укрытия.
Илья шагнул к ней.
— Что — правда? — спросил он так же тихо, как и она.
— Вы приехали издалека, — вся фраза слилась в одно слово, словно женщина очень торопилась, — и мы слышали… англичане говорят, что у них теперь есть закон, по которому никто не может владеть людьми. Это правда?
Глаза ее казались огромными от страха и надежды. Она очень рисковала, всего лишь заговорив с ним. Если это ему не понравится, то ей конец. По закону ее жизнь не стоила ничего, кроме символической суммы денег. По закону он мог ее убить — но для него это было так же немыслимо, как убить просто так птицу или рыбу.
