Свободна! Этого она жаждала всю свою жизнь, но только сейчас поняла, что вся эта свобода — химера, иллюзия. Нет свободы, есть только долг. Никто из тех, кто живет, дышит и думает, не может быть свободен от обязанности судить и выбирать, на чью сторону встать.
Она всегда думала о Мириэль как о скромной маленькой мышке, но, оказывается, подруга была готова подвергнуть себя величайшей опасности и даже умереть ради своей веры. Сара долго думала: а за что она сама могла бы умереть, и в конце концов пришла к выводу — за то, за что сражались ее отец и муж.
За справедливость, выражением которой является милосердное конституционное правление истинного короля. Без справедливости нет закона, а без закона и справедливости остается только хаос, в котором верховодят жестокая сила и прихоти. И чтобы не допустить этого, герцогиня готова была отдать жизнь.
Итак, несмотря на то, что поверила предостережениям Сахойи, Сара решила, что поможет Мириэль доставить ее ношу в Новый Орлеан.
Теперь они шли быстро, и незримые помощники торили им путь. Четыре для они двигались вдоль реки и наконец увидели деревню дружественных натчезов, где Сахойя попросила снабдить их всем необходимым для раздельного путешествия. Сахойя и Встречающий Рассвет направились на северо-восток, в принадлежавшую англичанам Трансильванию, а Сара и Мириэль поплыли вниз по реке на пассажирской барже, палуба которой была почти такой же широкой, как на том корабле, который привез Сару из Англии.
Никто не узнал бы в них англичанок — обе были одеты как индейцы. Сара выдавала себя за молодого охотника. Ее одеяло было свернуто и переброшено через плечо, а сумка с порохом и патронами висела у бедра. Волосы ее были намазаны жиром, туго заплетены и почти на всю длину перевязаны полосками оленьей кожи.
Мириэль была одета скромнее — в рубаху чуть ниже колена и высокие мокасины. Сейчас она была в красном плаще нумакики, а ее драгоценная ноша лежала в крепкой плетеной корзине, прикрепленной за спиной. Волосы ее, как и у Сары, были смазаны жиром и заплетены, а на шее висел вырезанный из кости крест на замысловато сплетенном шнурке, поскольку многие натчезы были крещены и она получила у них символ своей веры. С расстояния они казались молодой индейской парой, сплавляющейся по реке по своим делам.
Вскоре они достигнут Нового Орлеана… и что тогда?
На этот вопрос могла ответить только Мириэль.
«Скоро все кончится».
Эта мысль была сейчас главной в голове Мириэль, поскольку как только они с Сарой снова пустились в путь, ее опять начали посещать видения. Только на сей раз они были не о Граале, а о месте, куда она должна его отнести. В снах она видела высокое здание в готическом стиле, возвышавшееся над деревянными и кирпичными домами вокруг него, — собор Людовика Святого в Новом Орлеане. На его высокий алтарь она должна была поставить свою ношу.
Почему именно ей выпала миссия спасти Святой Грааль из города нумакики и почему она должна теперь отнести его в Новый Орлеан? Мириэль молила об ответе, но ответа не было. Ей оставалось только полное повиновение. Но этого было недостаточно.
Конь, как всегда, ждал его в конюшне «Облаков». Корде возвращался в город в странном смятении ума. Маскарад, в который превратилась его жизнь, подходил к концу. Ему полагалось бы ощущать радость и облегчение, особенно после стольких напряженных месяцев службы в качестве личного секретаря де Шарантона, когда он в то же самое время занимался объединением всех группировок, боровшихся за освобождение Луизианы, но сейчас он чувствовал только нечто сродни тупому отчаянию.
«Это все нервы. Этот английский герцог сказал — де Шарантон и ангела в ужас приведет».
К счастью, дряхлый стервятник вряд ли заметил отсутствие Корде. В эти последние недели он все больше занимался своими мерзкими ритуалами и проводил долгие часы в застенках Кабильдо и собора вместе с Дельфиной Маккарти, истязая все более юных и невинных жертв.
«Но если он только заподозрит…»
Корде решительно отбросил эту мысль. Нельзя так думать, иначе можно навлечь беду. Он слишком много знает — тайные явки, пароли, места встреч, имена слишком многих, чтобы разрушить всю сеть. Он был самым слабым звеном, потеря которого может погубить всех, но другого пути не было. Именно он связал всех воедино, используя данные, полученные из секретных папок Талейрана, так что он просто не мог не знать всего.
Корде не верил до конца в то, что Черный жрец не выдаст его де Шарантону. Но Новый Орлеан, согласно плану, должен был стать убежищем для Талейрана в случае неудачи его хозяина, и Корде не думал, что Талейран пойдет на компромисс, не получив взамен что-нибудь более ценное.
Корде верил в то, что герцог Уэссекский обладает почти сверхъестественными способностями. Много лет Корде и Уэссекс оба были пешками на одной и той же огромной шахматной доске, и Корде делал все, что в его силах, чтобы не привлекать внимания Уэссекса. Поскольку их пути неизбежно должны были пересечься, Корде обнаружил, что его противник, пусть и англичанин, оказался человеком великодушным и честным — а эти качества совсем не подходили для Игры Теней, бесконечного шпионажа между нациями.
Так что же получит взамен Уэссекс, если он рискует всем дорогим для него, занимаясь своим, презираемым всеми, делом? Корде понимал, что может никогда не найти ответа на этот вопрос, но все же любопытство продолжало терзать его. Может, герцог ждет того дня, когда оставит маскарад и снова будет открыто ходить под лучами солнца? Или он тоже, как и Корде, считает, что такой день никогда не настанет?
Вблизи города Гамбита остановил патруль солдат генерала Виктора. Корде без всякого удивления предъявил документы — патрули, как и вечерний комендантский час, были частью нового режима — и после краткой проверки въехал в город. Корде видел наполеоновский Париж и другие столицы Европы. Он видел даже Лондон, который местные жители называли Великим Дымом. По сравнению с ними Новый Орлеан был всего лишь пограничным городом с деревянными белеными домами и немощеными улицами, испанским городом на высоком берегу Миссисипи. Но для Корде он был родным домом и казался прекраснее всех блистательных столиц.
В Кабильдо он прибыл в полдень. Он опоздал, но де Шарантон простит его, если у него будет достаточно бледный вид. Де Шарантон прощает слабости плоти, считая их священными, но все ритуалы должны выполняться точно, так что Корде не стал медлить по прибытии и, даже не стряхнув с себя дорожную пыль, явился к дверям личного кабинета губернатора.
— Шарль Корде, к его светлости императорскому губернатору.
Дверь охраняли солдаты в роскошных ливреях личной гвардии губернатора, один из стражников отворил дверь, и Корде ступил внутрь. Де Шарантон поджидал его, как паук в глубине своей паутины. Он встал из-за стола навстречу вошедшему.
— Добрый день, Шарль. Нам надо поговорить. И в это мгновение Корде понял, что совершил страшную, непростительную ошибку.
Возвращение на борт «Гордости Баратарии» прошло в неловком молчании. Лафитт вроде бы совершенно спокойно воспринял знакомство с двумя английскими шпионами — причем Уэссекс был еще и герцогом, — и Руперт прекрасно понимал, что пиратскому главарю ни в коем случае нельзя показывать, что они с Костюшко действуют не заодно. Лафитт прежде хотел стать правителем Луизианы, а теперь хочет стать в ней по крайней мере вторым. Нужно присмотреться к нему повнимательнее, поскольку, как хорошо понимал Уэссекс, Лафитт на самом деле ведет куда более запутанную игру, не брезгуя шантажом и предательством.
