Как фактотум
[26] фактора, констебль находится в незавидном положении. Если ему не удается следить за порядком в округе, он навлекает на себя ярость фактора, а если слишком рьяно печется о соблюдении условий аренды, от него отворачивается община. Мистер Финлейсон успешно избежал последнего, спокойно привлекая внимание к любому проступку за струпачом, вместо того, чтобы при первой же возможности спешить к фактору. Подобным же образом он везде, где только можно, поощрял арендаторов самостоятельно разрешать споры, а если требовался арбитраж, Финлейсон, по общему мнению, неизменно сохранял беспристрастие. Бо́льшая часть общины желала, чтобы он сохранил свой пост, но понимала, что лишь от его доброты зависит, согласится он на такое или нет.
После аудиенции у фактора Калум Финлейсон сообщил: ему дали знать, что он не выполняет свою роль с должным рвением. Оставалось лишь предположением, привлек ли к этому внимание Лаклан Брод, но в результате Финлейсон остаток своего срока на посту был вынужден следить за порядком гораздо строже, чем раньше. Чтобы вынудить его проявить рвение, фактор приказал взыскать определенное количество штрафов за оставшиеся месяцы службы. Если сумма не будет собрана, констеблю придется заплатить недостающее из собственного кармана. Мистера Финлейсона это ужасно расстроило.
В доме Кенни Смока состоялось собрание, на котором присутствовали большинство обитателей нашего поселка. Было решено, что для того, чтобы избавить мистера Финлейсона от обязанности взимать штрафы со своих соседей, условия аренды будут выполняться как можно скрупулезнее. Было решено также, что семьи, которые в состоянии себе такое позволить, внесут по пять шиллингов в общий фонд, чтобы собрать затребованную фактором сумму. Менее зажиточные смогут внести суммы в соответствии со своими средствами.
После собрания люди в приподнятом настроении пели и пили много виски, хотя и были вынуждены, как выразился Кенни Смок, набить карманы фактора.
Лаклан Брод и его родственники не присутствовали на собрании и позже отказались вносить деньги в фонд. Мой отец не одобрял этой задумки по той причине, что речь шла об обмане и неповиновении сильным мира сего. Тем не менее он внес шиллинг в знак своего уважения к Калуму Финлейсону.
Поскольку никто не хотел, чтобы против его имени поставили черную отметку за нарушение условий аренды, было решено, что штрафы запишут как полученные в равных долях со всех семей прихода. Таким образом, ни какую-либо семью, ни какого-либо отдельного человека не смогут выделить, чтобы наложить на них новые наказания.
Когда лето начало подходить к концу, принятый план, несмотря на трудности, связанные с лишними тратами, превратился в источник веселья. Штрафы накладывались за все более незначительные проступки. Вложенный моим отцом шиллинг был записан в счет наказания за то, что отец позволил своему петуху кукарекать в ночные часы. Кенни Смока оштрафовали за то, что тот не справился о здоровье фактора, а Мэгги Слепую, вдову из Камустеррача, — за то, что она шагнула в церковь с левой ноги.
Когда мистеру Финлейсону пришло время передать деньги фактору, тот должен был заподозрить, что здесь что-то не так, но вряд он мог обвинить своего констебля в недостаточно усердном исполнении долга.
В общем, люди были восхищены успехом плана, видя в том маленькую победу над властями, но мой отец считал, что люди не должны радоваться, отдавая свои деньги фактору, и я разделял его точку зрения.
К концу лета Лаклан Брод дал знать, что собирается выдвинуть себя на пост констебля, который вскоре освободится. Было неслыханно, чтобы кто-нибудь добровольно захотел занять такую неблагодарную должность. Даже те, кто умел радоваться власти, которую давал этот пост, были слишком хорошо с ним знакомы, чтобы его принять. Все считали, что Лаклан Брод будет наслаждаться, властвуя над своими соседями, поэтому втихомолку искали другого кандидата.
Хотя отец не был всеобщим любимцем, в общине его уважали, и однажды вечером несколько человек, в том числе и Кенни Смок, явились в наш дом, чтобы уговорить его выдвинуть свою кандидатуру. Отец спросил каждого по очереди, почему они не предложат себя, если считают, что так важно противостоять Лаклану Броду, и у каждого нашлись причины этого не делать. К тому времени, как высказался последний, отцу уже не требовалось объявлять, что он отказывается.
То, что у Лаклана Брода имелась встреча с фактором, реальная или воображаемая, заставило всех почувствовать, будто он — человек фактора, и именно поэтому никто не хотел идти против него. В конце концов единственным, кого смогли уговорить на такое, стал Мудро Петух, слабоумный, живший в хижине на Ард-Дабе и, как говорят, питавшийся лишь моллюсками и совенсом — грубой кашей из овсяной шелухи и отрубей.
Голосование состоялось в доме пастора в Камустерраче. В назначенный вечер там собрались мужчины трех деревень, засунув шапки в карманы курток или сжав их перед собой.
Преподобный Гэлбрейт приветствовал каждого входящего, задавая общие вопросы насчет его семьи и отмечая любое недавнее отсутствие в церкви. Атмосфера в комнате царила подавленная.
Фактор встал между двумя кандидатами и коротко обратился к собравшимся. Он поблагодарил их за присутствие и напомнил о важной роли констебля в успешном управлении поместьем. Он не порекомендовал ни одного из людей, отметив только их общественную активность и выразив уверенность, что люди выберут самого способного кандидата. Преподобный Гэлбрейт воспользовался возможностью пригласить людей к молитве.
Когда дело дошло до голосования, никто не поднял руку, чтобы противостоять Лаклану Броду.
Брод недолго пробыл в своей новой роли, когда однажды вечером, вскоре после своего назначения, явился в наш дом. Джетта только что закончила убирать посуду после ужина и вязала, отец сидел на своем стуле у окна, я оставался за столом. Было еще светло, и я несколько минут смотрел на открытую дверь, наблюдая, как Лаклан Брод и его брат приближаются к нашему дому. Только когда они миновали дом соседа, я понял, что они сбираются заглянуть к нам, но к тому времени было уже поздно предупреждать отца, что они вот-вот явятся.
Массивная фигура Брода заполнила дверной проем. Он не произнес ни слова приветствия, и, полагаю, только потускневший свет заставил отца поднять глаза от книги.
Вот тогда новый констебль пожелал нам доброго вечера. Отец встал, но даже не попытался изобразить радушие. Эней Маккензи остался снаружи, скрестив руки на груди, как будто стоял на страже и следил, чтобы никто сюда больше не вошел. Лаклан Брод сделал два шага по комнате и заявил, что, будучи новоиспеченным констеблем, посещает все дома, находящиеся под его юрисдикцией.
— Итак, мы теперь под твоей юрисдикцией, вот так? — лукаво спросил отец.
— Вы под юрисдикцией помещика, — ответил Лаклан Брод, — а поскольку его фактору передоверено управление поместьем, а я теперь представитель фактора в этих поселках — да, вы под моей юрисдикцией.
