Нужно просто закрыть глаза и забыть, что они в доме другой женщины… Слишком много нужно забыть, чтобы ответить на его поцелуй.
Было мгновение, когда Александра поверила, что это возможно – снова полюбить Виктора и поверить в его любовь, но собственное тело Александре уговорить не удалось. Руки висели как плети и отказывались обнимать бывшего мужа, а рот будто судорогой свело.
Вырываться из его объятий показалось ей пошлым и недостойным, все-таки они четверть века были женаты, поэтому Александра стояла безучастно и только отворачивалась от его языка, который Виктор упорно пытался впихнуть ей в рот, и ждала, когда он поймет, что ей не хочется его ласк.
Между тем бывший муж становился все настойчивее, он повлек Александру к диванчику в углу кухни и попытался на него уложить. «Слава богу, хоть на супружескую постель ума хватило не тащить меня, – подумала Александра. – А может, просто далеко…»
Все-таки ей удалось вывернуться и отскочить от него.
– Ты что, с ума сошел? – крикнула она шепотом, чтобы не привлекать внимания маленького Вити. – Почти на глазах у ребенка! Как тебе не стыдно?
– Почему мне должно быть стыдно, если я люблю свою жену и хочу быть вместе с ней?
– Потому что твоя жена погибла месяц назад! – отрезала Александра, на секунду ужаснулась жестокости своих слов, но остановиться уже не могла. – Инга твоя жена, а не я! Ты должен сейчас горевать о ней, а не вести себя так, будто ты просто съездил в командировку!
Виктор нахмурился и тряхнул головой так, как делают люди, когда сомневаются, что воспринимают происходящее адекватно. Ему, наверное, с трудом верилось в то, что всегда тихая и послушная жена способна так дерзить.
– Сашуля, но что я могу сделать, если я всегда любил тебя и ни за что не ушел бы, если бы ты меня не выгнала? – Виктор снова потянулся к ней, но Александра отпрянула.
– Да при чем тут это? Ты только что потерял жену, какая разница, кого ты там любил? Господи, Витя! Ты двенадцать лет изменял мне с Ингой! А прошел только месяц с ее смерти, и ты ведешь себя будто ее и не было никогда! Неужели ты не понимаешь, как это оскорбительно?
– Саша, ты хочешь, чтобы я тебе исповедовался? – презрительно сморщился Виктор.
– Нет, я хочу, чтобы ты подумал о своих детях. Что скажет Гриша, когда ты объявишь ему, что держал меня на скамейке запасных и теперь, когда основной игрок выбыл, я снова выхожу на поле? Как он перенесет это, ты подумал?
– Сашенька, нельзя же быть такой циничной. – Бывший муж попытался улыбнуться, но получилось не очень убедительно.
– Это не цинизм. Гриша – твой сын и не перестанет им быть, оттого что ты его игнорируешь.
– Я не игнорирую!
– А как иначе назвать то, что ты хочешь привести в дом другую женщину сразу после смерти его матери? О себе я уже даже не хочу ничего говорить…
– Нет, отчего же? Скажи!
– Витя, – мягко, но чувствуя, что закипает, начала Александра, – неужели ты не понимаешь, как тяжело мне дался наш развод? Да у меня просто почву из-под ног выбило, когда я узнала обо всех твоих изменах и внебрачных детях! Я чуть не погибла! Очень трудно оторвать от себя самого близкого человека, которого полжизни считала частью себя самой. Это был мучительный процесс, Витя, но я справилась, и теперь извини, но целоваться с тобой для меня все равно, что целовать мертвеца.
– Саша…
– Извини, но это так.
Виктор подошел к столу и залпом выпил уже остывший чай. Александра вспомнила, что не успела положить ему сахару, и расстроилась. Какой-то глупый, грязный, серый разговор.
– А ты изменилась, Сашуля, – сказал Виктор грустно и хотел погладить ее по плечу, но убрал руку. – Стала такая жесткая, решительная… Циничная даже.
– Почему тебя это удивляет?
Виктор покачал головой:
– Хватит, милая, тебе не идет. Да, я сильно виноват перед тобой, не отрицаю, но мы же с тобой родные люди, и я надеюсь, что ты меня простишь и вернешься, и снова станешь доброй и нежной Сашенькой, потому что я тебя очень люблю.
Он опустился на стул, грузный, седой, немолодой уже человек, растерянный и грустный. Виктор просто держит себя в руках и не показывает, как страдает, вот и все. И, наверное, он действительно любит ее, мужчины могут любить двух женщин одновременно. Господи, Александра прожила с ним четверть века и знает его лучше, чем любого другого мужчину на планете, и сколько всего они вместе пережили, страшно вспомнить… Они вместе взрослели, и начали стареть, и помнили друг друга юными, их связь просто невозможно разорвать до конца. Всегда останется хоть тоненькая нить, даже если очень хочется, чтобы она исчезла.
Александра снова вскипятила воду и сделала Виктору чай по всем правилам, как он привык.
– Послушай, – сказала она, осторожно прикоснувшись к его плечу. – Я не знаю, что будет с нами дальше, но давай не так, как ты сейчас хотел. Может быть, что-то у нас и наладится, но это будет не быстро. А может быть, и не будет, я не знаю.
Виктор грустно улыбнулся.
– Прости меня, Саша, – сказал он, не глядя на нее. – Все образуется, обещаю тебе.
* * *
История с жалобой заглохла, все же старушка поправилась в рекордно короткие сроки и без осложнений, и объективно наказывать врачей было не за что, но, как говорится, ложечки нашлись, а осадок остался.
Наверное, Виктор Викторович страдал, потеряв жену, но внешне это на нем никак не отразилось. Он приходил такой же аккуратно и тщательно одетый, как всегда, радушно улыбался и нисколько не изменил своей благожелательной манеры общения с коллегами и пациентами.
Соне было даже грустно, что его обаяние больше на нее не действует. В голову вдруг стали лезть совершенно крамольные мысли, например, почему она должна писать дневники, если официально Стрельников получает зарплату именно за это?
Почему она выполняет за него всю работу, а он только беседует с больными и их родственниками и сам выбирает, кого хочет оперировать, а кого нет? По идее, делать грыжи, вены, холециститы и прочий план – обязанность именно хирурга первого поста, и так оно и было при Ивлиеве, которого заманить в операционную удавалось только очень интересным клиническим случаем. Теперь хирург первого поста – Стрельников, но почему-то плановые операции по умолчанию продолжает исполнять Соня, а он берет только тех, кого сам захочет, да еще и преподносит это как великую милость.
Раньше Соня легко мирилась с этим за то, что Виктор Викторович возродил в ней ощущение «отличницы», почти убитое Ивлиевым, но и это чувство будто потускнело.
Она вдруг поняла, что отличница-то отличница, но пятерка, выставляемая ей Стрельниковым, всегда с минусом. Всегда есть «но».
То «шовчики надо было положить по Донатти», то при наложении межкишечного анастомоза «сделать чернильницу», то еще что-нибудь столь же существенное. И неважно, что у Сони анастомозы заживали без всяких подстраховок, а у Стрельникова разваливались, несмотря на все «чернильницы», что до появления Виктора Викторовича в отделении они не знали, что такое нагноение послеоперационной раны, а с его пациентами это стало происходить через одного. Зато он был профессор, и Соня не хотела верить своим глазам и соглашаться с Литвиновым, который говорил, что «Стрельников оперирует, как жопа», хотя после блистательной техники Ивлиева трудно было этого не замечать.
