– Мы не хотим умалять былых заслуг Ларисы Васильевны, которая сорок лет отдала этой больнице, – сказал главврач ласково. – Но когда становится видно, что человек не справляется с работой, непосредственный руководитель должен предложить ему с почетом уйти на пенсию, чтобы не дожидаться дня, когда этот человек одной трагической ошибкой перечеркнет все свои прошлые заслуги. К сожалению, непосредственный руководитель у нас очень молодой, неопытный, – главврач посмотрел Соне в глаза и усмехнулся, – и, к величайшему нашему сожалению, упрямый. Когда мы посоветовали Софье Семеновне решить возникшую проблему, она почему-то взбрыкнула и отказалась слушать старших товарищей.
– Вот как? Действительно, нехорошо, – нахмурился Колдунов. – Я выкормыш военной системы, и там главная заповедь – чтобы уметь приказывать, нужно уметь подчиняться. Насколько я помню физику, сила тока равна напряжению, поделенному на сопротивление. Или что-то в этом духе, но суть такая, что мы не можем себе позволить тратить силы на умасливание строптивых подчиненных. Команда должна проходить быстро и без задержки, это основа эффективной работы учреждения.
«Ну и скотину выучил Ивлиев! – мрачно подумала Соня. – Можно было сразу это понять, ведь хороший человек сплетничать не станет».
Колдунов попросил историю болезни, и, пока изучал ее, все сидели молча, опустив глаза.
– Картина мне ясна. – Ян Александрович закрыл историю и постучал по столу кончиком авторучки. – Что ж, давайте выскажемся по возрастанию чинов. Лариса Васильевна, прошу вас.
– В предоперационном эпикризе все написано, а оправдываться я не собираюсь, – спокойно сказала она. – Хотите меня спровадить на пенсию – пойду на пенсию. Сама уже хочу, раз такие дела творятся.
– Ясно, – кивнул Колдунов. – Теперь вы, Софья Семеновна.
Соня встала. Что ж, все собравшиеся на стороне Стрельникова и недвусмысленно дали понять, что если она продолжит упираться, то с должности ее сместят. Непонятно, кого назначат вместо, но ее сместят. Может быть, Ивлиев снова займет свой пост, вдруг он специально для этого и притащил гниду Колдунова? Он хоть старый, но мужик, хочет власти, а не консультантом чахнуть.
А всего-то надо проявить лояльность. Сказать, простите, я не разобралась в ситуации. Не послушала старших и опытных товарищей, испугалась кадрового голода. Конечно, давайте организуем Ларисе Васильевне почетный выход на пенсию! И все, инцидент будет исчерпан, она снова отличница, снова на хорошем счету.
– Софья Семеновна, мы вас слушаем, – повторил Колдунов мягко.
– Я считаю, что Лариса Васильевна поступила совершенно правильно, – выпалила Соня, – и это должно быть очевидно всем людям с высшим медицинским образованием.
– Вот как?
– Да, так. Вы, наверное, не дежурите, Ян Александрович, не пашете на две ставки не потому, что хотите денег заработать, а потому, что график закрыть некому. Никто из вас не ишачит летом сутки через сутки, поэтому не знает, что дежурный врач никогда ничего не станет выдумывать, а возьмет больного в операционную, только когда это действительно крайне необходимо и другого выхода нет совсем! Распознать хирургическое осложнение – это высший пилотаж, и Лариса Васильевна владеет этим искусством, так что я никогда не попрошу ее уйти на пенсию, а наоборот, если она вдруг соберется сама, буду умолять, чтобы осталась.
– Ну это не вы будете решать, – сказал главврач.
– Возможно, не я. Но я смогу оспорить это решение в вышестоящих инстанциях. Я вам уже говорила, что сделать это будет несложно.
– Вы собираетесь жалобу писать? На каком основании? – заинтересовался Колдунов.
Соня улыбнулась. Кто знает, где правда, где ложь, где добро, где зло. В жизни они так перемешаны, что не отделишь друг от друга, и бывает трудно выбрать, на чью сторону встать. Но всегда лучше преодолевать страх, чем повиноваться ему. Вот сейчас сидят напротив нее четыре сильных, облеченных властью мужика, но она сильнее их, потому что все они чего-то боятся, а она – нет. Она смогла пересилить себя, и это главное.
– Послушайте, – Соня посмотрела главврачу прямо в глаза. – Я одного не могу понять: вам-то это все зачем? Пока есть послеоперационное осложнение, это послеоперационное осложнение, и вы тут вообще никаким боком не виноваты. Но если это эксцесс сумасшедшего хирурга, то уже совсем другое дело. Под вашим руководством трудятся безумные врачи, и своевременных мер не приняли именно вы. Зачем вы с такой страстью под себя копаете?
– Не лезьте не в свое дело, – огрызнулся Стрельников, и Колдунов постучал ручкой по столу, призывая к порядку.
– Так, мы выслушали наших коллег, но дальше у нас небольшая неразбериха с табелью о рангах, поэтому позволю себе вольность и выскажусь сам. – Ян Александрович был сама любезность. – Дамы, закройте, пожалуйста, ушки.
– Что?
– Ушки закройте, будьте добры. Я просто хочу сказать, что думаю, а без мата не знаю, как это сделать.
Колдунов встал, с грохотом отодвинув стул:
– Да вы что, родные, охренели в атаке? Эта старая, та молодая – вы где находитесь? В кабаке или на работе? Извратили, раздули ситуацию, зачем? Выкидываете офигенного специалиста, ради чего? Ради такого маразма, что неудобно даже говорить! Виктор Викторович, вы прекрасно знаете, что не правы, поэтому сами объясните это своим товарищам, если у них сомнения, а я сразу к результирующей: в истории поставить жирную точку. Ларису Васильевну поощрить. Софью Семеновну беречь и растить в ней руководителя. У меня все. Я даже не стану вам ничем угрожать, просто скажу, что, если эта история выйдет за пределы больницы, вы сами себя так опозорите, как никто другой не опозорит. Такими идиотами себя выставите, что это неминуемо привлечет внимание общественности, мне даже ни одной секундочки интриговать не придется.
…Соня вышла вместе с Ларисой Васильевной. Старушка хотела подождать Ивлиева с Колдуновым, а Соня поспешила домой. Ей было бы сейчас крайне неловко общаться со Стрельниковым. Завтра будет завтра, и можно сделать вид, будто ничего не произошло, будто она не стала свидетельницей его позора.
Вкус победы должен быть сладким и пьянящим, но Соня чувствовала только облегчение, что они с Ларисой Васильевной избежали административных мер, и главное, что Колдунов оказался нормальным человеком, а не скотиной, как притворялся вначале. Мог бы и сразу высказаться, не принуждая ее к публичным выступлениям, и тогда Стрельников избежал бы публичного унижения. Он, конечно, сам виноват, но от этого не легче. С ним придется как-то выстраивать отношения заново, как-то возвращать чувство собственного достоинства, потому что без этого нормальная работа невозможна. Теперь уж точно нельзя заставить его писать дневники, и Ивана Александровича тоже придется приструнить.
Вернувшись в ординаторскую, Соня переоделась и собиралась уже выйти, как услышала за дверью знакомые шаги. Зазвенели ключи, раздался стук соседней двери – это Стрельников вернулся к себе в кабинет. Соня стала ждать, пока он уйдет – сталкиваться совсем не хотелось.
