Главным образом я думал «дерьмо» и «ох, блин, во что же я вляпался?» — и прочее на ту же тему. В промежутках я пытался соорудить нечто конструктивное. Например, путь вниз по лестнице вряд ли мог привести меня куда-либо, но путь вверх по лестнице выводил меня на крышу. Поскольку Рим — город перенаселенный, промежутки между крышами здесь достаточно узкие, чтобы их можно было перепрыгнуть, если ты атлет-олимпиец. Но я не чувствовал в себе готовности к подобным подвигам. Я себя знал: мне суждено зацепиться ногой за ногу и оказаться на улице с видом плоским и бескостным, как обычно выглядят жертвы падения с очень высоких строений. Или, подумал я, можно спуститься на пару этажей и выпрыгнуть из окна, расположенного на безопасной высоте. Эта идея была не лишена своеобразного очарования, но я решил не делать этого. Я не прирожденный игрок, но я готов поставить все свои деньги на то, что мальчики Сицилийца стерегут здание просто на тот случай, если что-нибудь интересное выпадет из окна. Увы, это были самые конструктивные схемы, которые мне удалось измыслить в текущих условиях.
Я лежал и размышлял над возможностью поджога в качестве отвлекающего маневра, когда что-то ударилось в мою дверь снаружи. За этим последовали проклятия и некрасивые выражения на греческом.
— Убирайтесь, — сказал я. — У меня меч.
— Иди в жопу, Гален, — ответил Луций Домиций с той стороны. — И быстро открой эту клятую дверь.
Я спрыгнул с кровати как кот, в которого швырнули яблочным огрызком, и убрал треножник с дороги. Одна из ног отломилась, сообщая тем самым все, что вам нужно знать о мебели на римских постоялых дворах.
— Какого хрена ты баррикадируешься? — пробурчал Луций Домиций, когда я открыл дверь. — Я пихнулся прямо в дверь, ожидая, что она откроется, и со всей дури треснулся носом.
— Сам виноват, нечего вламываться. Слушай…
— Нет, — нетерпеливо перебил он меня, — это ты послушай для разнообразия. Знаешь, кого я сейчас видел из окна? Этого маньяка-Сицилийца, вот кого.
— Я знаю, — сказал я и рассказал ему, что произошло. — Так что, как видишь…
— Погоди, — он поднял руку. — Значит, вернул-таки память, как я погляжу?
— Чего? А, да, произошло чудо. Асклепий явился мне во сне и исцелил меня.
— Это кстати.
— Действительно, повезло, — согласился я. — Слушай, так что нам делать? Здесь оставаться нельзя. Теперь это очевидно — мы не были спасены, мы были схвачены. Просто мы этого не знали.
— Именно, — Луций Домиций кивнул. — На самом деле, я понял это еще до того, как увидел Сицилийца. Прежде всего, кто когда слышал о враче, который станет хотя бы смотреть на тебя, не получив деньги вперед? Я не знаю, как насчет Египта, но если врачи там оплачивают счета пациентов из своего кармана, то это страннейшее место на свете. А потому эта цыпочка, которая вьется над тобой, как влюбленная голубка. Ясно же, что она притворяется.
Я ничего не сказал. Нет смысла надуваться в самый разгар кризиса.
— Как бы там ни было, — сказал я. — Вопрос состоит в том, как выбраться из здания.
Он нахмурился.
— Мы можем попробовать выйти через дверь, — сказал он. — Я пробовал этот способ несколько раз, и он работает.
— Конечно, — сказал я. — Даже если Аминта отпустит нас…
— Думаешь, этот волован-переросток сможет остановить нас? Сомневаюсь.
— Даже если Аминта отпустит нас, — повторил я, — мы отправимся прямо в гостеприимные объятия Сицилийца и его выпускников школы очарования. Давай не будем этого делать.
— Ты прав, — он уселся на кровать. — Как насчет окна?
— Сделай милость, мы на десятом этаже.
— Ох. Крыша?
— В жопу крышу.
Он кивнул.
— Да, дурацкая идея. Мы можем переодеться прачками и таким образом пробраться мимо них.
Я вздохнул.
— Ради всего святого…
— Ладно, ладно, я осуществляю мозговой штурм. Нельзя что ли размышлять вслух?
— Продолжай, конечно.
— Что-то больше ничего не придумывается. Я знаю, — внезапно заявил он. — Надо устроить поджог, чтобы отвлечь внимание. Небольшой такой пожарчик, побольше дыма, но чтобы без…
— Нет, спасибо. Смерть в огне — ужасная смерть.
— Верно. Ну что ж, у меня блестящие идеи более-менее иссякли. А у тебя как дела?
Я вздохнул.
— То же самое. Думаю, придется просто подождать и посмотреть, что произойдет.
Жаль, что я это сказал. Я не религиозный человек, Бог ведает, но даже я знаю, что говорить такое — значит напрашиваться на неприятности. Все равно как подойти к самому здоровому, самому тупому типу в деревне, плюнуть ему в стакан и поставить пять драхм на то, что он не сломает тебе нос с одного удара.
В случае с богами, во всяком случае, тоже не приходится слишком долго ожидать пинка по яйцам. Я едва успел договорить эту совершенно идиотскую фразу, когда Луций Домиций поднял руку, призывая меня к молчанию, и принюхался.
У него было великолепный нос. Ну, в практическом смысле великолепный, не в смысле образец красоты. Он мог учуять смазку армейского образца на солдатских сандалиях за десять ударов сердца до того, как солдат выпрыгнет из темного уголка, вопя: эй, вы! (талант, который спас наши шкуры по крайней мере три раза за десять лет). Во всем, что касается прецизионного вынюхивания, я целиком полагаюсь на его суждения.
— Что? — спросил я.
— Что-то горит, — ответил он. — Здание в огне.
— Ты уверен?
Он посмотрел на меня.
— Ты думаешь, я не знаю, как пахнут горящие здания? Это я-то? Заткнись, я пытаюсь…
И тут в коридоре завопили:
— Пожар! Пожар!
Он кинул на меня мрачный взгляд, означающий «говорил я тебе», потом подпрыгнул и заорал:
— Проклятье, кабак горит!
Вот, таковы боги. Действительно извращенное чувство юмора, если хотите знать мое мнение, но не говорите им, что я это сказал.
— Бля, — сказал я. — И что нам теперь делать?
— Валить, — сказал Луций Домиций, бросился к двери и пинком отшвырнул остатки треножника.
И мы свалили.
Снаружи в коридоре стоял густой дым. Вцепляется вам прямо в кишки, этот дым. Внезапно вы лишаетесь способности дышать и все вокруг застывает, пока вы пытаетесь ухватить хоть глоток воздуха. Так и я — застыл, разевая рот, будто рыба на берегу, и какой-то псих врезался в меня и сшиб с ног, прямо на Луция Домиция. Он, естественно, свалился, а я приземлился на него. От удара дым вылетел из наших легких, а на полу оказалось посвежее, так что все повернулось не так плохо. Мы пополнили запасы, как говорят на флоте, и поползли на локтях и коленях в сторону лестницы. Двое мужиков пронеслись мимо нас, к счастью, не споткнувшись. Где-то внизу я слышал вроде бы голос Аминты, что-то выкрикивающий, но в тот момент это было последнее, что меня беспокоило. Больше всего меня тревожила мысль о Пожарной Команде. Знаменитое римское установление: едва начинаются пожар, немедленно отправляют этих придурков, вооруженных молотами и здоровенными крючьями на шестах, и те принимаются разносить горящее здание, чтобы огонь не распространился на соседние. Идея хорошая, но не для тех, кто находится внутри.
