Все это я не мог совместить.
Понимаете теперь, что я имел в виду, говоря про богов? Конечно, если и есть какие-то причины для существования богов помимо их скотских развлечений, то разве не должны они говорить нам: это правильно, а это неправильно, запомните накрепко, потому что позже состоится экзамен? Но говорю вам, я сидел в этом саду совсем один и прислушивался: они не сказали ни слова. Даже не пернули. Думаю, все боги — римляне. Это многое объясняет, если хотите знать мое мнение.
И да простит меня Бог — я вдруг подумал: если боги таковы, то, может быть, Каллист был богом. Вы знаете, как они развлекаются, скитаясь среди несчастных смертных, притворяясь, что они одни из нас, как жулики, рассказывающие про себя сказки; как я, например, или Луций Домиций. Просто предположим, что Каллист был замаскированным богом; и я любил его, и Луций Домиций любил его, и кровожадная сука Бландиния любила его, потому что такова нормальная реакция смертных на бога — как у кошек на кошачью мяту. И вот этот богатый ублюдок, бог, спускается вниз, все запутывает, и когда мы все запутываемся тоже, как овцы в шиповнике, рвет когти на Олимп и усаживается смотреть, какой бардак мы учиняем, пытаясь освободиться. Может, любовь и есть вот это самое — поганая игра, в которую боги играют смертными, невинными и уязвимыми, как дети. Может, Каллист был богом, и тогда мы ни в чем не виноваты. Мы можем возложить на него всю ответственность. В этом смысле, возможно, он спасет нас всех. Опять.
На этой стадии мозг мой начал зудеть, так что, наверное, и к лучшему, что меня прервали, прежде чем он вскипел, как овсянка, и полился у меня из ушей.
Во двор вышли Александр и Хвост, неся пару небольших столов с накрытыми салфетками блюдами. Когда я увидел их, первой моей мыслью было: ох черт, она передумала и меня убьют, и потом — да, но столы, хавчик? Зачем заморачиваться отравлением, если удар по башке гораздо быстрее и дешевле? И если они собираются закормить меня до смерти заячьими тарталетками в горшочках — ну что ж, есть куда худшие способы уйти из жизни. Скорее всего, она приказала: получше смотрите за пленником, или что-то вроде этого, что они восприняли как указание приготовить что-нибудь изысканное.
— Просто перекус, — сказал Александр, снимая крышку над плечом барашка по-этрусски в подливке с пюре из лука-порея и фасоли. — Чтобы ты слегка подкрепил силы, не более.
Прекрасно, если не задумываться, на что мне эти силы понадобятся. Этого я, конечно, не сказал.
— Спасибо, очень любезно с вашей стороны.
Хвост сказал, что это пустяки, и у меня возникло подозрение, что он чем-то расстроен. Почти виноват. А мгновением позже Александр подтвердил это, добавив, что это самое малое, что они могли для меня сделать. Это было уже интересно.
— О? — сказал я. — Что ты имеешь в виду?
Они переглянулись, как парочка смущенных горных пиков.
— По правде говоря, — сказал Хвост, — нам немного не по себе из-за… ну, ты понимаешь.
— Это было неправильно, — сказал Александр. — В смысле, он был так добр к нам. Мало про кого это можно сказать, понимаешь ли.
О ком он говорил — о Поллионе или Луции Домиции? Могло быть и так, и эдак, но только если они чувствовали вину перед Поллионом, зачем проявлять участие ко мне? Я решил попытать удачу.
— Да, — сказал я. — Ну что ж. Со всем уважением, но там, откуда я родом, говорят, что словами дела не поправишь. Он вам верил.
Я вам честно скажу, несмотря даже на их размеры и устрашающий вид, я почти пожалел, что сказал это, потому что мое заявление определенно причинило им боль. Александр отвернулся; Хвост застыл, уставившись на носки сандалий. Они не пришли в ярость, ничего такого — им было просто очень стыдно. Некоторые время они стыдились (а плечо барашка по-этрусски тем временем стыло, но я не хотел сбить настроение; горькие упреки звучат не так убедительно, если изрекать их с полным ртом). Затем Александр сказал:
— Знаешь, что самое плохое? — Хвост положил ему руку на плечо, но Александр стряхнул ее. — От чего мне очень, очень худо? — продолжал он — Он был моим героем, понимаешь? Я боготворил его: эти чудесные песни и поэмы, этот голос — я был на всех публичных выступлениях, я даже переодевался сенатором — пурпурная полоса и все прочее, чтобы пробраться на концерты для узкого круга. Люди считают, что если ты гладиатор и родился в деревне, то лишен утонченных чувств, не способен ценить музыку и поэзию. Херня, — яростно выплюнул он. — В те времена я бы охотно отдал правую руку за возможность встретиться с ним и сказать, как я люблю его музыку. Ну вот, я сказал это. Кто-то предлагал представить меня, но я не решился, я был слишком робок. Я хочу сказать, это было все равно как встретиться с Фебом Аполлоном — что я мог сказать ему? И вдруг выяснилось, что я с ним действительно встречусь…
— Чтобы дать ему по голове, — пробормотал я. — Ты должен гордиться.
— Не надо, — Александр содрогнулся. — Послушай, ты должен верить мне, мы ничего не знали. О, мы знали, что она командует представлением, но считали, что она действует по указке Поллиона. Мы не знали, что она связана со Стримоном и его бандой. Иначе…
— Серьезно? — перебил я. — И где же вы были, когда они ворвались и принялись убивать направо-налево? Вы двое вполне могли их остановить. Или вы испугались?
Хвост дернулся, когда я это сказал, но Александр только печально посмотрел на меня.
— Мы были на кухне, понимаешь? — сказал он. — Мы резали лук, и вдруг вбегает толпа мужиков с мечами и дубинками. Мы же понятия не имели, что происходит. Мы решили, что это, должно быть, ограбление, только они сказали нам: оставайтесь на месте, и никто не пострадает. Слушай, мы покинули арену живыми и почти невредимыми, мы за свое заплатили. Ты хочешь, чтобы мы вдвоем кидались на десяток вооруженных мужиков, даже не разобравшись, что происходит? Нет, мы не двигались и они не двигались, а потом кто-то позвал их, они свалили и оставили нас одних, потом мы услышали крики и бросились в обеденный зал, но все уже было кончено. Только трупы повсюду. Мы по-прежнему не понимали, что происходит, но тут появилась Бландиния и сказала нам…
— Мы должны были убить ее, — пробурчал Хвост. — Да только это ничего бы не исправило. И нам не хотелось, чтобы нас грохнули люди Стримона, благодарю покорно.
— А потом, — продолжал Александр, — она сказала, что идет за тобой — так мы узнали, что ты арестован, поэтому пошли с ней и забрали тебя оттуда. Вот и все, что мы сделали, честное слово.
Я вздохнул. На самом деле я не мог их винить, но и признавать это не собирался.
— Вот именно, блин, — сказал я. — Только это вы и сделали. Не очень впечатляющее достижение, а?
И пока я это говорил, кто-то из богов, верно, шепнул мне на ушко одну штуку, потому что я продолжил:
— Если бы я был знаменитым гладиатором, лучшим гладиатором в мире, как вы, и если бы у меня был верный поклонник, которой боготворил землю, по которой я ступаю…
Александр тихонько всхлипнул, как голодный пес, но я продолжал.
