— Тварь подколодная! — мужики поддержали гнев своего предводителя.
— А что у нас делают с гулящими бабами, а? — взревел Нестор. Его лицо было перекошено от ярости и злости.
— Та оглоблей по горбу и на улицу! — раздалось с одной стороны.
— Отмудохать как следует, чтобы неповадно было, — выкрикнул кто-то с другой.
Нестор, выслушав все предложения, подошел к пленным и одним ударом ноги сбил тех на землю. После, ухмыльнувшись, стал на лавку, чтобы видеть окружавших его мужиков:
— Это ж командир целой дивизии, мужики… Вы представляете, сколько братской крови он мог пролить? Там что, не такие же мужики, как у нас? Да нет! Там, у Григорьева, и соседи ваши, и кумовья… А он нас под шашки деникинские хотел бросить. Каков подлец, а? И крови невинной на нём достаточно! Чем он от Петлюры отличается? Евреи скажут! А, Абрам?
Почтенного возраста старик с винтовкой вышел вперед:
— Кого господь от погромов петлюровских уберег, кто от этих демонов детей спасал, потом рассказывал, что Григорьев такой же, как и Петлюра. Зверь. Мало кто спасся из наших братьев…
— Точно…
— Это что же, супротив своих хотел?
— Стравить нас собирался? — страсти на спонтанно собравшемся совете накалялись.
— Да, да! Хотел! — Махно уже сбил с себя папаху и размахивал рукой, скомкав её ладонью. — Теперь смотрите, какая петрушка выросла… Вопрос стоит так: или он нас, или мы его! Именно его, а не его хлопцев!
— Правильно, наказать предателя!
— Да мы что? Против своих пойдём?
— Там разберемся, кто с нами, а кто — нет. Делом пусть покажуть, но хлопцы там смелые, наши хлопцы! И ума у них хватит! Спрашиваю вас, мужики, как положено у нас! Какой участи заслуживает предатель и белогвардейский прихвостень Григорьев, а?
— Связать и в погреб!
— А потом на хлеб и воду!
— Отметелить и на кабане прокатить! — Среди крестьян прокатилась волна смеха.
Нестор, повернув голову в сторону предлагавших варианты мести мужиков, вызверился:
— На кабане тёщу свою катать будешь! А во время войны, жестокой и беспощадной войны за нашу землю, за нашу свободу, за нашу Гуляйпольскую вольницу, иного наказания, чем смерть, за предательство быть не может! Или кто не согласен?
Махновцы замолчали, опасаясь перечить атаману.
— Вижу, опасаетесь, сдюжим ли? Да то несложно… Сдюжим, мужики, сдюжим… Со змеями хитростью надо. Разберемся. Конечно, в лоб на них не пойдем.
— Тогда расстрелять тварь! — это был голос Павлухи, проникшегося собственной значимостью — вон какую кашу заварил.
— На том и порешим, мужики! Будем считать, что вы меня уполномочили! Что я без вас? Да ничто! И никто! Мышь серая! Я тут не командую, я тут вашу волю и веру в справедливость восстанавливаю!
— Точно, Нестор Иванович!
— Говори что делать, батько! — под одобрительные возгласы присутствующих Нестор спрыгнул с лавки и надел свою неизменную папаху.
— А с этими что делать? — раздалось из толпы.
— Да что там мозговать, два патрона, и все дела! — последовал ответ с другой стороны.
— Ну, вот и решили, мужики! Всё по справедливости, так считаю! — крикнул Нестор так, чтобы его все слышали. — Расстрелять!
Щусь тут же, поправив сбившуюся набекрень бескозырку, полез в деревянную кобуру и достал парабеллум:
— Дай я, батько! Я это офицерьё лютой ненавистью ненавижу! Ты бы знал, чего мне стоило всю ночь перед ними паясничать!
— Давай, Феодосий, утоли свою классовую ненависть! — Махно одобрительно кивнул. Сам он не любил вида крови и всегда поручал такие вещи подчинённым.
Феодосий под гикание и свист мужиков пнул связанных белогвардейцев:
— Встать, суки, вас анархический совет к смерти приговорил. Через расстрел!
Офицеры, неуклюже переваливаясь на боку попытались встать, чтобы достойно принять смерть. Туго связанные руки, несогласованность и слабость в ногах не позволили им этого сделать.
— Встать, я сказал! — Щусь нанес удар ногой, но это никак не ускорило дело. — Вот суки, подохнуть и то толком не можете.
Феодосий Щусь ухватился за веревки, которыми были стянуты спиной к спине пленники, и потащил их по земле за дом, в огород.
Галина вставила папиросу в длинный дамский мундштук и жестом попросила огня. Прикурив, она выпустила вниз тонкую струю дыма и, положив руку на плечо Махно, тихо произнесла:
— Нестор, а помнишь, ты мне недавно говорил, что никому не веришь?
— К чему это ты? — атаман знал привычку супруги заходить к теме издалека, так, чтобы подтолкнуть его к правильным выводам.
— Ты тогда ещё сказал, что Лёвке не веришь.
— Ну помню, так что?
— И друзья твои его тоже подозревали, что беляками заслан. Феодосий тот же…
— Галя, ну говори уже! — Нестор чувствовал себя неуверенно, когда она вела эти свои учительские эксперименты — ну не школьник же он, в самом деле, который учителю урок отвечает.
— Нестор, вот и проверь Лёвку. Пусть он стреляет… — Галина красиво затянулась, хитро глядя в глаза мужу.
— Вот чертовка… Стоять! Щусь, отойди!
Недоуменный матрос отпустил пленников и вопросительно взглянул на атамана.
— Думаю так, честь привести приговор в исполнение должна быть предоставлена тому, кто врагов достал!
Бедный Павло от испуга вжал голову в плечи и стал пятиться назад, за спины односельчан.
— Думаю, это сделает Лёва Зиньковский! Покажет нам всю крепость своей анархической руки и воли! Только я тебя прошу, Лёва… Сразу, чтобы не мучились, ты знаешь — не люблю я эти сцены. — Нестор протянул Задову пистолет рукоятью вперед.
— У меня свой! — без раздумий ответил Задов, достав револьвер. Лёва щелкнул барабаном, посмотрел на свет, все ли патроны на месте и, схватив за веревки приговоренных, почти оторвал их от земли, скрывшись за углом.
Через несколько секунд раздались два выстрела, и замначальника контрразведки вернулся во двор.
— Вот видишь, а ты сомневался, любимый… Нужно хоть кому-то верить, Нестор… Хоть кому-то… Может, так сложится, что помощи придется просить, а Лёва глянь, какой здоровый… — прошептала Галина мужу на ухо.
— Дура. Баба, одним словом. Сам разберусь…
Александровский уезд. Елисаветградский уезд Херсонской губернии. Село Сентово. 26 июля 1919 г.
— Так палить же почнёть! — человек в кителе, заложив руки за спину и глядя перед собой вниз, отбивал каждый шаг каблуками своих натертых до блеска сапог о половые доски. Он был ростом ниже всех собравшихся, но это совершенно не мешало ему считаться здесь главным — каждый из присутствующих слушал его негромкие речи внимательно, ожидая либо вопроса, либо команды.
