— Тогда он не отдаст бумаги.
— Уверен, что если они действительно существуют, то отдаст. И будет благодарен, что мы их взяли.
— Бог с вами, ваше дело… — Букур вытащил из-под воротника белоснежную салфетку и с некоторым раздражением кинул её на пустой стул рядом с собой. — Завтра в десять приходите, прикажу, чтобы его доставили в Управление.
— Господин полковник, я непременно доложу руководству о вашей роли в этом деле. И прошу вас, Константин, — Тамарин докурил папиросу и затушил её в пепельнице. — Не держите в душе обид. Ещё не одного шпиона поймаете, вот прямо предчувствие у меня какое-то… — полковники рассмеялись и продолжили ужин.
Концертная программа «Трио Лещенко» закончилось за полночь. Георге Шипор и жандарм Букур, насладившись пением русского актёра и вкусом блюд в его ресторане, удалились отдыхать, оставив своего друга Виорела Коитору в одиночестве.
Зал постепенно начал пустеть, восхищенная мягким и мелодичным голосом солиста «Трио Лещенко», оставшаяся публика негромко обменивалась мнениями, а Тамарин, обдумав порядок своих действий на завтра, докурил папиросу и, прихватив с собой фуражку, отправился за кулисы.
— Да, войдите! — послышалось из гримёрки после стука Кроитору в дверь.
Пётр Лещенко сидел на невысоком вращающемся стуле напротив зеркала с лампами по бокам и снимал концертный грим.
— Пётр Константинович, я пришёл вас поблагодарить, — сказал Виорел на русском языке и положил на стол возле зеркала конверт.
— Вы замечательно разговариваете по-русски! — удивлённо воскликнул певец.
— Да. Скажем так — особенности профессии.
— А одесский диалект — это тоже особенности профессии? — усмехнулся Лещенко. — Это лишнее. Заберите. Кем бы вы ни были, можете на меня рассчитывать. Приятно иметь дело с земляками. А я себе песней заработаю, уж поверьте…
Бухарест. 15 ноября 1936 г.
Тюрьмы везде пахнут одинаково. Редкий сквозняк занесет за толстые стены струю свежего воздуха с запахами свободы, но она мгновенно растворится в застоявшейся атмосфере тюремного замка. Недаром люди, покидающие тюрьму, первое время не могут надышаться.
В силу своих служебных обязанностей Виорел иногда бывал в таких местах. Агентура готовится и из тех несчастных, что там оказались волею судеб. Еще не случалось ни одного эпизода в его карьере, чтобы заключенный отказался с ним сотрудничать. Полковник Кроитору обладал даром убеждения и всегда перед работой с потенциальным клиентом тщательно исследовал его личное дело, искал, где человек может дать слабину, за что его можно подцепить, пообещав свободу.
Сегодня полковнику предстояло импровизировать. Кроме имени и фамилии, он о задержанном не знал ничего. Его фраза, небрежно брошенная Букуру, о том, что этот человек ему известен, была блефом, сродни тому, из-за которого жандармский полковник так часто распекал его за карточным столом.
— Фамилия? — спросил полковник, сурово посмотрев на задержанного поверх очков.
— Бойченко. Павел Бойченко. Я уже всё рассказывал, господин офицер…
— Для вас начинается всё заново. Меня ваши трофеи в бакалейной лавке не интересуют.
Тамарин аккуратно, скрепя пером, занёс личные данные арестованного в протокол.
— Теперь вашим делом занимается разведка генштаба, — не поднимая головы, на русском произнёс полковник.
Услышав родную речь, Пашка ощутил лёгкую дрожь в ногах. «Теперь вашим делом занимается НКВД», — это было первое, что ему сказали после того, как вместе с Задовым и остальной группой они вернулись в СССР. Но перед ним сейчас румынский офицер, в румынской форме, почему же такая знакомая тоска появилась в душе?
— Давайте отставим формальности в сторону, протокол мы заполним потом. О каких документах вы говорили на первом допросе в жандармерии?
— Господин офицер, это длинная история…
— Ничего, я не спешу. Это не мне три года грозит, — резонно отметил Тамарин.
— Для чего мне вам это рассказывать, если всё равно три года? А расскажу — потом оглядываться всё время? — Бойченко понял, что вчерашние его следователи ничего не решают. Вот он, тот человек, которого действительно интересует эта тема. С ним и нужно торговаться.
— Боитесь мести своих братьев — анархистов?
— Да, боюсь. Если Нестор велел эти бумаги запрятать и забыть место, то, наверно, они что-то для него значат? А Махно обид не прощает. Много раз в этом убеждался, — Паша сложил ладони вместе и зажал их между колен, как ребенок. Он постоянно дёргал правой ногой и не мог остановиться — даже не было смысла скрывать нервное напряжение. Пусть этот офицер видит, что решение дается тяжело.
— Хорошо… К этой теме мы придём позже. Меня интересуют некоторые страницы вашей биографии, — Тамарин перелистывал протокол его вчерашнего допроса. — До некоторого времени мне всё понятно… Но вот с этого места: «После полученного задания от Харьковского ОГПУ был вынужден остаться на территории Румынии». Почему вынужден? Что вас подтолкнуло к этому решению?
— Да всё очень просто. Обещали амнистию, а взяли в оборот. Какой из меня шпион? Я из села, понимаете? Я когда первый раз винтовку взял в руки, патроны проспал…
— Ваша миссия на территории Румынии предусматривала обращение с оружием? — чем чаще задавать вопросы, тем больше шансов, что арестант «поплывёт». Не давать времени на обдумывание ответа и быстро выстреливать следующий вопрос — эта тактика всегда приносила Тамарину успех.
— Нет. Мне всего-то было нужно своих найти и поговорить по душам, кто хочет вернуться, — Бойченко выпалил ответ быстро, будто боялся, что его заподозрят в подготовке диверсии, разговоров об оружии следовало избегать.
Тамарин сделал в специально заготовленном черновике какую-то пометку и продолжил:
— Детальней о причинах вашего решения остаться в Румынии.
Бойченко опустил голову, и, разглядывая свои башмаки, пробормотал:
— Испугался я. Просто испугался. Нас когда в СССР забросили, наш старший сказал, что всё будет в порядке. А потом оказалось, что совсем даже нет. Нас всех долго проверяли, допрашивали, не верили.
— К вам применяли меры физического воздействия? — перебил его Тамарин.
— Ко мне — нет, но говорят, что некоторым досталось.
— Попрошу вас не опираться в своих показаниях на слухи. Для нас это неприемлемо. Вижу, что вы идёте на сотрудничество и мне, скорее всего, есть что вам предложить взамен, но я должен быть уверен в вашей полной искренности и лояльности. Так вы сами видели или вам кто-то рассказывал?
— Да нет… Слышал только.
— Тогда продолжайте в этом же ключе, — поправив очки, приказал полковник.
— Ну вот… — Бойченко продолжал подёргивать ногой. Ему предстояло впервые рассказать всю свою подноготную, чего он ещё никогда не делал. — Последней каплей стало, когда я узнал, что старшего нашего, Лёву Задова, держат в ванной пятый месяц. Меня следователь вызвал и говорит: «Хочешь, чтобы твой командир в живых остался?». Я ответил: конечно, хочу. Так он и говорит: «Поедешь в Румынию, соберешь данные, которые я скажу. Если совпадут с его показаниями — значит, ты его спас».
