— Йося…
— А там всё на немецком!
— А в своих показаниях ты утверждал, что тогда, в «Бристоле», сказал Японцу, что имеешь бумаги с грифом «совершенно секретно», — Задов стукнул по столу так, что звонко подпрыгнула крышка на полупустом стеклянном графине с водой.
— Всё, Лёва, всё! Я не буду торговаться. Твои босяцкие замашки доведут меня когда-нибудь до цугундера
[55]. Шо я там мог прочитать? Айн, цвайн, больше слов германских не помню. Мама мне говорила — учи языки, Йося, а я, шлимазл, не послушал маму… Щас бы Львом Николаичем на равных гутарил, как разведчик с разведчиком… Эх…
— Иосиф Аглицкий, — спокойным тоном продолжил Задов, осознавая, что дальнейший диалог бесполезен. — Ты эти документы увидел второй раз в жизни. В первый раз тебе несказанно повезло, во второй, похоже, тоже. В твоих интересах сейчас слушать меня внимательно: следующего раза может и не случиться. Йося, заныкай эти бумажки у себя дома и забудь где. Разделишь на две части — Троцкого в одну сторону, Ленина — в другую. Отдать имеешь право только мне или по моему требованию.
— Не дурак. Понял. А как я узнаю, что это твоё требование? Подойдет ко мне на улице какой-нибудь шаромыга и скажет…
— Как там твою соседку зовут?
— Мадам Зборовская.
— Так шаромыга спросит, чем мадам Зборовская свой фикус поливает, что у него листья такие мясистые.
— О… Тогда Троцкий, как недостойный уважения сын нашего народа, прости Господи, — Йося взнёс взгляд в небо, — будет прикопан в кадке фикуса, а то, что про вождя, я в ноты положу. Фикус на улице стоит, на втором этаже, возле её двери. Никто не додумается.
— И я тебя прошу, Йося, приглядывай за фикусом, не дай боже, он завянет, — сказал Задов, подписывая пропуск Аглицкого.
Одесса, ул. Энгельса (Маразлиевская), 36. УНКВД по Одесской области. 3 января 1937 г.
— Задержитесь, капитан
[56] Зиньковский…
Лев Николаевич Задов одинаково быстро реагировал на обе свои фамилии. Не так давно назначенный к ним управление новый начальник, старший майор
[57] государственной безопасности Александр Борисович Розанов, предпочитал обращаться к руководителю иностранного отдела именно так — Зиньковский.
Дождавшись, пока все остальные сотрудники покинут помещение после оперативного совещания, Розанов не стал уходить к своему большому, обитому зеленым сукном письменному столу, а указал Задову занять место за длинным столом для проведения совещаний и сам сел напротив. Будучи на голову ниже и гораздо менее убедительной комплекции, Александр Борисович таким образом компенсировал эту физиологическую разницу.
Старший майор, сопоставляя в уме впечатления о своих новых подчинённых и данные из их личных дел, среди прочих сразу выделил начотдела ИНО, как человека стабильного, думающего, но немногословного и скрытного. Для чекиста это была отменный набор личных качеств, но Розанов рассчитывал на более доверительные отношения.
Будучи младше капитана на три года, Александр Борисович существенно выше продвинулся по служебной лестнице, но он не единожды сравнивал свой жизненный путь с судьбой Задова. Как этому человеку удалось выжить в повстанческой армии Махно, сохранив с атаманом доверительные отношения до последнего, и при этом с 1920 года, согласно сведениям Марка Спектора и Петра Сидорова-Шестёркина, сотрудничать с ЧК? Однозначно, Лев Зиньковский-Задов — человек неординарный, способный на рискованный поступок, с обострённым чувством опасности и охотничьим чутьём — такой вывод для себя сделал начальник Одесского управления НКВД спустя три месяца их совместной работы.
— Завидую вашей жизнерадостности, Лев Николаевич… — начал разговор Розанов.
— Товарищ старший майор, Одесса наложила свой отпечаток. Климат, море, тут всё располагает к оптимизму, — с улыбкой ответил Задов.
— Ну да, ну да, — старший майор о чём-то на несколько секунд задумался. Он имел такую привычку — не стесняясь собеседника, брать паузу для обдумывания своей следующей реплики. А у меня вот так не получается… Заботы, тревоги, работа…
Розанов надел очки и стал перебирать бумаги в поисках нужного листа.
— Скажите, капитан, — начальник управления нашёл нужный лист. — Это ваша служебная записка?
Задов взял бумагу и пробежал по тексту глазами:
— Так точно! Докладная о результатах поиска документов атамана Махно.
— Вы ведь из бывших его соратников? — поверх круглых, маленьких очков в чёрной оправе на Лёву устремился колкий взгляд старшего майора.
— Так точно, товарищ старший майор. Курировал контрразведку, — невозмутимо ответил Задов. Каждый прошлый начальник управления тоже не преминул задать ему этот вопрос. «И этот туда же. Сколько лет прошло, а тема до сих пор актуальна», — подумал начотдела, не опуская взгляд.
— Не посвятите в детали?
— В моем личном деле есть все протоколы допросов, проведенных со мной в Харькове, все материалы проверок и показания свидетелей. Если у руководства опять возникли вопросы к этому этапу моей жизни, то стоит лишь отдать приказ архиву, и у вас на столе окажется целая библиотека. Её изучение потребует времени.
— Я ожидал другую реакцию, — медленно и тихо произнёс Розанов после некоторой паузы. — Хорошо. Не буду собой подменять товарищей из ЧК, проделавших большую работу, и полностью доверюсь их выводам.
У Задова в душе опять набирала силу буря сродни той, что выводила его из равновесия в Харькове, когда ему не верил никто, кроме Спектора, но Лёва был уже не тот — он сохранил добродушную улыбку на своём лице, ожидая, куда же выведет его начальник.
— Два с лишним года назад Нестор Махно скончался в Париже. Вы, капитан, не знаете, почему он, находясь в забвении и нищете, так и не воспользовался документами, компрометирующими наше высшее руководство?
— Могу только догадываться, товарищ старший майор, — отрапортовал капитан госбезопасности Задов. — У него их нет.
— А где же они?
— Наша агентура в Румынии добыла только один из них — реестр финансовых документов. Об этом указано в моей служебной записке от 28 ноября прошлого года. Кроме того, я докладывал вам лично, товарищ старший майор.
— Припоминаю, да, — вкрадчивый тон Розанова всегда очень раздражал Задова. Что там у него на уме? Никогда не разберешь. — Это как оглавление в книге — дали посмотреть, заинтересовали, а прочесть произведение не позволили. Не находите?
