— Не нахожу, товарищ старший майор. Обстоятельства обнаружения этого документа нам доподлинно неизвестны, удалось заполучить только этот один. Всё, что могу сказать. Продолжаем работать.
— Вот, опять завидую вашему спокойствию, капитан. — Розанов встал, обошёл стол и направился к своему рабочему месту. Доверительный разговор с Задовым не сложился, теперь он мог занять своё кресло.
— Я имел неприятный разговор с Ежовым. Товарищ народный комиссар встревожен сложившейся ситуацией и требует гарантий, что бумаги Махно не всплывут на Западе в качестве компромата. Кроме того, он требует принять адекватные меры к сотрудникам, допустившим халатность.
Розанов следил за реакцией капитана Зиньковского после каждого своего слова, но выражение лица Лёвы оставалось неизменно спокойным.
— Если товарищ народный комиссар считает, что я вхожу в число этих сотрудников, то я готов понести взыскание.
— Ну, если бы дело ограничилось только взысканием, — прервал его начупр. — Кто завалил разведывательную сеть в Румынии?
В кабинете повисла очередная пауза из разряда тех, что электризуют атмосферу. Теперь Задову приходилось обдумывать каждое свое слово.
— Достоверно установлено, что причиной провала стала ошибка резидента Тамарина на месте, в Бухаресте. Наличие румынского осведомителя в своем отделе я исключаю. Контакт с сетью вёл лично, — ответил Задов.
— Остальные?
— На связь не выходят. Трое из пятнадцати точно арестованы. Тамарин и Лариса в Бухаресте, Турист в Кишинёве. На данный момент связи с румынской резидентурой законсервированы. Велик риск провала остальных. Разберёмся в расстановке сил, тогда двинемся дальше. Сейчас работаем над внедрением новых персонажей.
— Товарищ капитан госбезопасности, — Розанов встал, заложил руки за спину, и, слегка наклонив голову вперед, продолжил. — Вы можете быть свободны. Пока…
Одесса, ул. Жуковского. 4 января 1937 г.
— Лёвушка! Бросай свои гири! Дети тебе блинов не оставят! — Вера, одетая в любимый передник для кухни, выложила на стопку последний пышущий жаром блин.
Девятилетний Вадик, пытаясь расправиться со сложенным треугольником дымящимся блином, уронил его на пол.
— Вадик! — старшая сестра Алла, державшая над ним шефство, строго посмотрела на брата, тут же сползшего с табуретки под стол. — Папа, он опять несуразный!
Отец семейства, закрыв окно, поставил гирю под кровать и, накинув на шею полотенце, отправился на кухню.
— Кто тут у нас бузит? — Лёва потрепал сына по голове и подвинул ему плошку со сметаной. — Макай, холоднее будет. И, если хватанёшь горячего, дыши вот так! — отец открыл рот и сделал несколько мощных выдохов.
— Садись, садись, всю кухню занимаешь! — Вера подвинула мужу табурет и принялась наливать детям молоко. — Такая удача, молочницу застала на рынке. Аж три литра купила.
— И сметанки? — с полным ртом, обжигаясь, спросил Лёва.
— Дыши, папа, дыши! — Вадик повторил фокус, который ему только что показал отец.
— И сметанки! На столе же стоит.
— Та не… Сметанки тоже три литра? — дети рассмеялись, глядя на отца, испачкавшего подбородок сметаной.
— Папа, а ты сегодня дежурный? — Вадик справился с очередным маминым произведением искусства и заходил, как обычно, издалека.
— Нет, Вадя, не дежурный. Сегодня Петрович на работе. А чего спрашиваешь? Уже придумал что-то?
— Да. Мне нужен аэроплан. Можно маленький.
— Фууух… Вот это хорошо… Я уж было подумал, как у Чкалова.
— Не, пап! Вот такой надо, чтобы крыльев было два! — Вадик понял, что редкий выходной в компании отца может стать продолжением новогодних праздников.
— Двое крыльев. Нет. Две пары крыльев. Биплан! Точно. Такой аэроплан называется бипланом! — Лёва вытер руки о полотенце и обратился к жене:
— Верунчик, а инструменты мои ты ещё не выбросила?
— Что ты, Лёва, в чулане. Паутину с них убираю иногда, — Вера принялась мыть посуду в тазе с тёплой водой. — Кстати, тебе же письмо, Лёвушка. В ящике лежало, наверно утром почтальон принёс.
— Давай! Люблю открытки разглядывать!
Задов вскрыл конверт, но там оказалась не новогодняя открытка, а сложенный вдвое лист, исписанный убористым женским почерком. Лёва встал и вышел в коридор, читая про себя на ходу:
«Нам точно известно, что документы агента Тамарина находятся в вашем распоряжении. Судьба его и всех, кто задержан сигуранцей по этому делу, находится в ваших руках. Вы имеете возможность спасти им жизнь. Для нас эти люди ценности больше не представляют — ваша агентурная сеть обезврежена. Предлагаем обменять Тамарина и его помощников на оказавшиеся у вас бумаги. В случае согласия — дайте знать через известную вам парикмахерскую. В знак нашей доброй воли хозяйка салона вернётся к своей работе с 10 января. В противном случае будем вынуждены довести до ведома старшего майора Розанова подробности вашего общения с румынскими спецслужбами в 1921—22 годах.
Полковник Радван».
— Вадюсик, а из чего же мы твой аэроплан будем строить? У нас же ни фанеры, ни брезента специального, а? — Лёва посмотрел на озадаченного сына и тут же предложил ему выход: — Такая фанера, специальная, авиационная, есть у дяди Дани. И он опыт в таких делах имеет! Помнишь воздушного змея? Это же он смастерил. Поедем к дяде Дане за фанерой?
Недоумевающая Вера проводила взглядом сына, убегающего с криком «Уррраа!» из кухни.
— Лёва, что случилось? — в её голосе слышалась даже не озабоченность, но тревога.
— Верунчик, ну где я фанеру возьму?
— Во всей Одессе нет куска деревяшки? Для этого нужно в Тирасполь ехать?
— Собирай гостинцы, заодно Вадьку на машине прокачу. Завтра вернемся.
— Ну хорошо, будем считать, что я поверила…
— Не обижайся. Заодно с Даней поговорю. Посоветоваться нужно.
С этого момента сердце Веры никогда не найдёт покоя — она привыкла к тому, что муж по работе мог в любой момент сорваться с места, появиться через пару дней, и относилась к этому спокойно, но сейчас на сердце лёг камень. Это была тревога за благополучие и покой её семьи…
Счастливый Вадик, облачённый в тёплую, не по погоде одежду, занял место на заднем сиденье новенькой папиной служебной «Эмки».
— Лёва, передай гостинцы, не забудь, — Вера отдала мужу в руки многослойный свёрток из полотенец и бумаги, призванный сберечь тепло блинов.
— А как же, не забуду! Может, к вечеру и вернёмся, посмотрим на дорогу, не кисни, жена! Всё в порядке! — Начотдела послал жене воздушный поцелуй и хлопнул дверью.
Все сто километров до Тирасполя у Вадика не закрывался рот. Его интересовали все подробности устройства машины и папина работа.
