— Ну и что?
— При проекции возникают сразу два наложенных друг на друга изображения. Сейчас, когда я рассказывала тебе о поселке, я вспомнила совершенно другой дом, безликий, серый, похожий на вокзал и на тюрьму одновременно. Он заслонил своей громадой маленький домик в шахтерском поселке. У детей, родившихся там, не бывает родителей… Но какое это имеет отношение ко мне?
Она уже почти не скрывала слез.
— Подожди. Сейчас не время плакать. Мы должны в этом разобраться. Ты имеешь в виду интернат?
Она лишь кивнула в ответ.
Из доставленных с Земли оплодотворенных яйцеклеток в интернате выращивали второе поколение колонистов, пришедшее на смену первому. Интернат продолжал действовать и по сей день, пополняя быстро убывающее население зидровской колонии. Но Лания не могла родиться в интернате. Земные генетики хорошо потрудились над отправляемыми в колонии зародышевыми клетками. Из них вырастали замечательные рабочие, не знавшие, что такое усталость и недовольство. Из них вырастали отличные проститутки для местных домов терпимости, но из них не вырастали заместители мэров и руководители сопротивления.
Конечно, бывали и исключения — однако все, кто родился в интернате, считались людьми второго сорта. Если бы Лания родилась в интернате, она никогда не смогла бы работать в барнудской администрации. Там всех людей тщательно проверяли, и не только по официальным документам. Я сам потратил немало времени на разработку инструкций для таких проверок. Федеральное правительство не хотело рисковать — в управление колоний не должны были попадать случайные люди. Тогда откуда у нее эти воспоминания?
Можно поверить в то, что она придумала для себя домик в шахтерском поселке, но никто не станет придумывать интернат в качестве места своего рождения. Почему я раньше не заинтересовался ее прошлым? Она не любила говорить о своем детстве. Она была вполне современной женщиной, и до сегодняшнего дня мне не было никакого дела до ее родителей.
Но теперь, после нашего возвращения из Барнуда-2, все изменилось. Слишком много разрозненных фактов слились в одно целое. Слишком явно из-под ее привычной внешности стало проглядывать лицо совершенно незнакомого мне, чужого человека…
И это было отнюдь не аллегорией — я вспомнил наше первое свидание после моего возвращения. Ее отчаянное сопротивление нашей близости, которое она старалась изо всех сил скрыть от меня. И эти вспышки яростного, неожиданного сопротивления, сменявшиеся полной покорностью, распалили меня так, что я тогда совершенно потерял голову. И ничего подобного не испытывал за свою жизнь.
Похоже, она не лгала мне сейчас — во всяком случае, специально. Что-то сидело в ее подсознании, непонятное ей самой, что-то произошло с ней во время пространственного перехода из одного Барнуда в другой, и я чувствовал в этом свою прямую вину. Ведь это я повел ее в огненные ворота перехода, и что бы с ней там ни случилось, кем бы она ни стала после этого, — я был обязан помочь этой женщине.
— Мы сейчас пойдем с тобой к Коленскому.
— Это еще для чего? Я уже видела его сегодня. У меня мало времени, Олежек, и если ты собираешься его тратить…
— Мы сейчас пойдем к Коленскому, Лания, и ты пройдешь в моем присутствии полное медицинское обследование. Это совершенно необходимо.
— Я надеюсь, ты шутишь?
— Поверь, мне совсем не до шуток! — Я сам удивился металлу в собственном голосе. — Это необходимо сделать. Необходимо нам обоим.
Глава 26
Я знал, что, если Лания заупрямится, у меня нет ни единого шанса заставить ее пройти медицинское обследование. На базе она была полновластным хозяином и не упускала возможности дать мне это почувствовать. Но если мне не удастся ее убедить, подозрение в том, что ее подменили во время перехода или, по крайней мере, изменили ее психику, будет только усиливаться и постепенно, как ржавчина, разрушит все хорошее, что связывало нас.
— Неужели ты сама не хочешь выяснить, откуда у тебя эта странная двойственность воспоминаний? Ничего подобного до Барнуда-2 не было! Или ты просто боишься? Боишься узнать, что никакого домика в шахтерском поселке не было?
Это был запрещенный прием, но я понимал, что могу добиться успеха только так, используя все доступные средства. Меня оправдывало лишь то, что я искренне надеялся помочь ей самой и не мог позволить страшному подозрению разрушить свое чувство к этой женщине. Я видел, что моя последняя фраза достигла цели. Лания молча встала и отошла к окну, чтобы скрыть слезы, блеснувшие в уголках ее глаз.
Молчание затягивалось, становилось почти невыносимым. Мне хотелось вскочить, утешить ее, успокоить. Но, стиснув зубы, я сидел неподвижно. Минуты текли как часы. Наконец она спросила, не оборачиваясь:
— А если это правда? Что станет с сопротивлением, если люди узнают, что их командир…
— Мы все сохраним в тайне. При современном оборудовании это вполне возможно. Конечный анализ результатов может провести один человек. И у меня есть способ заставить Коленского держать язык за зубами.
Обследование продолжалось уже второй час. Современные наркотические излучатели позволяли держать пациента под наркозом сколь угодно долгое время, и такое полное медицинское обследование человека, включавшее анализ его психики, всегда проводилось под общим наркозом.
Задолго до окончания по лицу Коленского я понял, что дело обстоит намного хуже, чем я предполагал.
Я сидел в прихожей, в процедурную меня не пустили, но сквозь прозрачные двери можно было видеть почти все, что там происходило. Ланию раздели и нацепили на тело множество датчиков, затем закрыли крышку герметичного бокса, заполненного инертным газом. Процедурный стол обслуживали шесть человек медицинского персонала, нам с Коленским пришлось проделать большую предварительную работу по настройке приборов таким образом, чтобы никто из персонала не мог догадаться о причинах и цели этого обследования.
Разумеется, все шестеро врачей были мужчины, на базе повстанцев ощущался дефицит женщин, и теперь все они, неторопливо занимаясь своим делом, то и дело бросали жадные взгляды на прозрачную крышку бокса. Я не мог осуждать их за это, — не имея возможности покинуть базу, эти молодые мужчины не видели женщин по нескольку месяцев. Расхожее мнение о том, что медики со временем перестают обращать внимание на обнаженное женское тело, не казалось мне истинным.
По крайней мере к Лании не прикасались чужие мужские руки. Все делали автоматы. На четырех больших дисплеях, занимавших в процедурной половину стены, то и дело появлялись, сменяя друг друга, совершенно непонятные для меня диаграммы и цветные увеличенные изображения внутренних органов.
Казалось, изнурительное медицинское действо никогда не кончится. Я уже десять раз пожалел, что затеял все это. Мне хотелось вскочить, ворваться в палату и отключить всю аппаратуру. Кроме всего прочего, я в конце концов понял, что не желаю знать результатов обследования. Не было мне до них никакого дела. До сегодняшнего дня, несмотря на все возникшие после нашего возвращения сложности, Лания оставалась со мной. Теперь все могло кончиться, все висело на волоске, и мне приходилось убеждать себя в том, что любая правда, какой бы страшной она ни оказалась, не сможет отнять у меня эту женщину.
