Уходило драгоценное время, и настроение беглецов совсем упало. Закрытое тучами небо спасало лишь от палящих лучей солнца. Мучила жажда, горело от соленой воды горло. Эта мука сказывалась и на мышцах, и на способности ясно мыслить и рассуждать. И они все время думали о том, что буря возобновится, что произойдет это по всем признакам скоро, а это означало, что нужно будет выдержать ещё один такой день.
Из-за непрерывной работы и усиливающейся слабости приходилось чаще меняться у весел: через полчаса гребцы уже не могли работать.
Тарлах после третьей такой смены взял руки Уны в свои. Повязки, покрывавшие её раны, пропитались кровью. Он промолчал, но сжал холодные бледные пальцы, чтобы согреть их своим теплом.
Сколько ещё выдержит женщина? У неё сильная воля и поразительно крепкий организм, несмотря на хрупкое телосложение, но подобные испытания могут свалить даже сильного мужчину, а не только более слабую женщину…
— Парус!
Тарлах поднял голову, услышав крик Нордиса. На горизонте показался краешек мачты.
Фальконер провел языком по потрескавшимся губам. Попытаться привлечь внимание корабля? Они нуждались в помощи, отчаянно нуждались, но даже незнакомый корабль, не имеющий отношения к Огину из Рейвенфидда, может оказаться опасным, особенно для женщины.
Моряки и сама леди долины понимали возможную для них угрозу.
Ее за всех высказал Сантор.
— Иногда в эти воды заплывают пираты. Конечно, встречаются и моряки, которые помогают попавшим в беду, но редко. Мы не можем не опасаться встречи с этим кораблем. Пусть леди Уна спрячется в воде, когда мы приблизимся к ним. Ты тоже, птичий воин, потому что ей понадобится твоя помощь. Если корабль окажется враждебным, вы двое, по крайней мере, сохраните себе жизнь.
Все согласились, потому что другого выхода не было, хотя понимали, что при таком повороте дел леди и фальконер тоже долго не протянут.
Беглецы напряженно ждали. Постепенно стал виден весь парус, затем и сам корабль. И тут Тарлах выпрямился, его охватили радость и облегчение: на фоне заходящего солнца он увидел высоко и гордо парящего сокола. Это Бросающий Вызов Буре.
— Можем обойтись без купания. Это «Крачка»!
Глава двадцать первая
Наемник пытался подавить вспыхнувшее возбуждение. Корабль Морской крепости ещё далеко, а их шлюпка — всего лишь щепка в бурном океане. Их никто не видит, кроме его крылатого товарища. И так как на борту нет фальконеров, которые поняли бы птицу, она не сможет передать морякам сообщение, хотя и смогла каким-то образом увлечь их в этом направлении. Сантор сказал, что «Крачка» далеко отошла от намеченного курса…
Все понимали это. Нордис прихватил со «Звезды Диона» белую рубашку, теперь он снял её и принялся лихорадочно размахивать ей, а остальные изо всех сил налегли на весла.
Несмотря на все их усилия, на старание сокола и молитвы, которые они возносили в глубине сердца, очень долго казалось, что их все ещё не заметили, что они останутся во власти бури и волн, как и многие часы до этого.
И когда надежда уже начала оставлять их, корабль наконец-то повернул в их сторону. Прошло немного времени, и они уже стояли на его палубе в окружении любопытных и озабоченных моряков.
Фальконер оборвал вопросы. Уна стояла рядом с ним и вопреки своему желанию, опиралась на него, и он чувствовал её безмерную усталость. Она держалась из последних сил.
— Вначале позаботьтесь о леди, — потребован он, — и об остальных. Поговорим позже.
Сухая одежда, еда и теплое питье сотворили со всеми спасенными настоящее чудо, и вскоре Тарлах как командир выживших с «Баклана» во всех подробностях рассказывал о происшедшем.
Его слушали, затаив дыхание, и долго молчали, когда он закончил. Сообщение о погибших в каюте «Звезды Циона» вызвало у слушателей гневные восклицания. Они снова послышались при описании гибели «Баклана» и его экипажа, но во время повествования об испытаниях беглецов в океане все молчали, и прошло немало времени, прежде чем слушатели обрели способность говорить.
— Мы, жители Морской крепости, должны отомстить, — проговорил наконец капитан «Крачки», — но пока с этим можно подождать. Ночная буря ещё не прошла. Я предлагаю вернуться и составить план, когда леди и командир отдохнут. Согласны, миледи и птичий воин?
Владелица долины кивнула.
— Да, если командир не сочтет разумным немедленно напасть на грабителей.
— Нет, у нас не хватит сил, даже если бы мы и захотели.
Тарлах вздохнул.
— Так лучше. Мы будем действовать, когда сможем захватить эту черную компанию врасплох.
Голос его стал ледяным, в нем звучала такая ненависть, что все присутствующие содрогнулись.
— Оган из Рейвенфилда должен умереть. От моей руки или от руки другого воина, но с этого момента он труп. Клянусь в этом!
Несмотря на усталость, сон не шел к командиру фальконеров. Темные мысли заполняли его разум. Он винил себя, и эти обвинения не смогла смягчить даже яростная ненависть к лорду Рейвенфилда. Он так мало сделал в Морской крепости… Нет, это слишком мягкое выражение. Он подвел тех, кого поклялся защищать…
Бросающий Вызов Буре слетел со своего места в ногах койки и пробрался к руке фальконера.
Тарлах погладил птицу. Когда сокол, промокший и измученный бурей, прилетел на корабль, моряки хорошо приняли его и правильно поступили, завернув в полотенце, высушив, согрев и потом накормив. Больше того, они поняли, что он принес важное сообщение, и попытались общаться с ним, так что он в конце концов привел их к беглецам.
Пальцы Тарлаха перестали поглаживать птицу. Сокол по всей справедливости мог бы покинуть его за допущенную ошибку, но по дружбе даже ни в чем не обвинил. Долго пришлось бы искать ему, чтобы найти другого такого друга среди людей.
Сокол повернул голову к двери и негромко крикнул.
Тарлах сел. Уна тоже не спала. Она с помощью своей способности общаться с птицей выяснила, что Тарлах не спит, и просит его прийти к ней.
Наемник набросил плащ поверх рубашки, которую ему дал капитан «Крачки», и прошел по узкому коридору к каюте леди. Приходилось держаться за стену, потому что корабль раскачивался и вздрагивал под ударами волн. Снаружи снова бушевала буря.
Страх заполнил сердце Тарлаха. Он понимал, какого приема заслуживает от Уны из Морской крепости, понимал справедливость её недовольства. Она может даже отослать его, хотя, вероятно, помешает острая необходимость в наемниках. Разумом он понимал последствия своей ошибки, но знал,, что если она встретит его с разочарованием — или, ещё хуже, с презрением, — его дух будет сломлен. У него даже не осталось сил, чтобы негодовать из-за того, что для него стало таким важным её отношение к нему.
