У подножия вулканического конуса полки милиции закончили построение и образовали плотный круг у самой кромки леса. Согласно приказу, они вытащили пистолеты и стали ждать. Их про-взгляды следили за группами, поднимавшимися вверх от еще дымившегося павильона. Время от времени грохотали выстрелы, заставляя многих вздрагивать, но члены гильдии оружейников со своими смертоносными ружьями продолжали двигаться вперед и вверх.
Эдеард без труда держался впереди преследователей. Он поднимался, потому больше идти было некуда. Склон скалы, где находился вход в пещеру, охранял отдельный отряд, так что забраться туда Эдеард не мог Салрана, вероятно, рассказала Овейну и о пещере, и о путешествии по тоннелям… обо всем. Оставалось только идти наверх. Это оказалось не трудно; деревьев выше летнего домика было не так уж много, трава едва доходила до щиколоток, по склону журчали мелкие ручейки. Вскоре последние деревья исчезли с дороги. Остались только валуны и трава. Впереди Эдеард уже видел вершину горы.
И там следовало принять решение.
«Я мог бы их запереть, – сказал он небольшому кружку своих призрачных спутников. – Город построит для них комнаты без окон и дверей. И они будут получать пищу».
«Я думаю, смерть была бы более милосердной, – возразил ему отец. – Вспомни, что произошло с беднягой Аргианом, когда ты его заточил в камеру. И это всего лишь через пару дней».
«Он прав, – добавил Динлей. – Заточение успокоит твою совесть – и только. Их необходимо уничтожить. Я знаю, какими беспощадными они стали. Если ты не избавишься от них, они будут возвращаться снова и снова. Сколько еще ужасов переживет город?»
«И одного слишком много, – согласился Эдеард. – Но убить так много людей…»
«Заступница поймет тебя», – заверила его Кристабель.
«Они и сами к этому готовы, – сказал Динлей. – Потому мы здесь и оказались».
Он показал на группы людей, поднимавшихся по склону. Первый отряд был уже не более чем в двадцати минутах ходьбы.
«Я не уверен, что смогу мимо них пробраться, – сказал Эдеард. – Овейн настроен решительно».
«Конечно, – ответила Кристабель. – Он знает, что только ты стоишь на его пути к абсолютной власти».
«Может, мне лучше скрыться в провинции и сформировать легитимную оппозицию?»
«Готовить революцию? – спросила его мать. – На это уйдут годы, а то и десятилетия. И сколько еще людей погибнет в борьбе? Нет, если что-то и предпринимать, то быстро. Тогда и потери будут минимальными. Каждый день твоего промедления позволит ему укрепить свою власть».
«Ты говоришь так уверенно!»
Она улыбнулась. Сквозь ее призрачный силуэт засиял свет туманностей.
«Нельзя вырасти в Маккатране и не научиться разбираться в политике».
«Так ты из Маккатрана?»
«Да. Пятая дочь четвертого сына семьи Герузис. Но это было так давно! Мои сестры и братья сейчас имеют гораздо более низкий статус».
«Герузис? – Эдеард помолчал, вспоминая все, что слышал об этой семье. Богатое торговое предприятие, обширные владения на равнине Игуру и небольшая флотилия кораблей. – Да ведь Финитан тоже из семьи Герузис, да?»
«Да. Один из моих двоюродных дедушек».
«Значит, Финитан – мой родственник?»
«Да».
«Интересно, знал ли он об этом».
«Возможно, догадывался. Акиим точно знал».
«Но… Мама, почему ты уехала?»
«Меня сосватали за оболтуса из семьи Киркмаль – этот союз сочли выгодным оба наших семейства. Я не хотела свадьбы. Я хотела жить по-своему, даже если бы пришлось отказаться от денег».
«Так вот откуда в нем такое упрямство», – сказала Кристабель.
«Я не…»
Он слабо улыбнулся. Кристабель решилась поддразнить его даже в такой мрачный момент.
Эдеард быстро преодолел последний подъем. На вершине остались только голые камни да пучки жесткой травы, пробивающейся из трещин. С моря дул легкий ветерок.
Идущий-по-Воде остановился и повернулся лицом к Маккатрану. Оранжевое сияние подсвечивало воздух над улицами и каналами, так что можно было разглядеть даже зубчатую линию башен. С самого первого взгляда, когда он увидел Маккатран, город так манил его, что Эдеарду казалось, будто он возвращается домой. Это чувство все еще сохранилось в душе, но его затуманила печаль. Он с трудом заставил себя посмотреть в ту сторону.
«Я должен принять решение».
По ту сторону хрустальной стены осталось все, к чему он стремился и о чем мечтал. И все, что вселяло в него страх.
«Я не думаю, что смогу вернуться, – признался он призракам. – Наверное, Овейн прав. Я недостаточно силен».
«У тебя есть силы, сынок», – возразил его отец.
«Нет. Невозможно представить, сколько страданий принесет мое возвращение».
«Достаточно убрать только лидеров, – сказал Динлей. – Овейна и его пособников».
«Это надо было сделать в самом начале, но не теперь. Все изменилось. Оружие разошлось по городу. Люди сотнями встают на сторону Овейна».
«Сотни людей противились его приходу и погибли. Неужели они не заслуживают возмездия? Ты же знаешь, что тебя поддержат. Вспомни итоги выборов».
Эдеард, по-прежнему глядя на Маккатран, опустился на колени.
«Я не могу. Все кончено».
«Мы тебя понимаем, – сказала Кристабель. – В этом весь ты. Тот, которого я любила».
«Мы будем вместе, – пообещал он ей. Про-взгляд показал Эдеарду, что первая группа преследователей подходит к последнему подъему. Все они держали наготове скорострельные ружья. – Мы доберемся до Ядра и будем жить там вечно».
«Вместе», – согласилась Кристабель.
Эдеард глубоко вздохнул. Он полностью открыл свои мысли и в последний раз окинул взглядом равнину Игуру. Его разума коснулись мысли Маккатрана, медлительные и спокойные, как и всегда, уходящие куда-то в другое царство.
«Спасибо тебе за помощь», – сказал он, мысленно изливая свою благодарность городу.
И вдруг впервые ощутил перемену. Гигантский разум заработал быстрее. Более сильные и отчетливые мысли стали подниматься, словно из глубин моря всплывало гигантское существо. Маккатран пробуждался.
Эдеард, изумленный реакцией на свои действия, невольно отшатнулся. Он делал бессчетные попытки донести эмоции до города, но никогда не получал ответа. Он просил о мелочах вроде изменения зданий или путешествия по тоннелям, но никогда не ощущал истинной связи с городом.
«Ты услышал меня», – в изумлении отправил он телепатический посыл.
Ответ, как и следовало ожидать, был медлительным и уравновешенным. Даже торжественным, что вполне соответствовало этому величественному созданию.
«Я ощутил печаль, – сказал Маккатран. – Тебе больно. Я так давно не испытывал боли…»
