– Ты была очень несчастлива, – тихо произнесла я. – А кто такой Сэмми?
– Это мой школьный друг, – ответила Люси, по-прежнему глядя на мистера Банни. – Сэмми жил по соседству. Его социальные работники ему помогали. Я хотела, чтобы они и мне помогли. Но когда они пришли, то поверили отчиму и его подружке. А они умели врать. Мистер Банни знает, правда?
Она пошевелила игрушку, и кролик кивнул. Это было так трогательно и печально. Я подвинулась к Люси и обняла ее за талию.
– А мистер Банни знает, сколько тебе тогда было лет? – спросила я, пытаясь разобраться в головоломке прошлого Люси.
– Мне было шесть, – уверенно ответила девочка. – Я знаю, потому что в тот год была такой плохой, что мне ничего не подарили на Рождество. И на день рождения тоже, потому что я была плохой.
– Ты не была плохой, – возразила я. Как люди могли быть так жестоки!
– Нет, была! Тетя сказала, что Санта-Клаус не придет, потому что я наврала про нее в школе. Но я не врала. Мистер Банни знает, что я не врала. Я рассказала Сэмми, потому что мне было очень плохо, а он сказал учительнице. Это была не моя вина. Социальный работник пришел и сказал, чтобы тетя купила лекарство от вшей. Тетя очень злилась из-за этого. А потом она отвела меня в школу и подружилась с моей учительницей. Я поняла, что они заодно, и больше ничего никому не говорила. А из-за того, что я сказала, нам пришлось переехать и я потеряла своего единственного друга, Сэмми. Потом были другие социальные работники, но никто мне не помог. И я больше не хочу с ними разговаривать. Нет смысла…
«Какой жестокий приговор нашей социальной службе!» – подумала я. В жизни Люси было столько моментов, когда кто-то должен был прийти ей на помощь. И никто не пришел.
– И никто из социальных работников не разговаривал с тобой наедине, без отчима и тети?
– Нет. Я бы попросила их забрать меня! Я знала, что не могу жить с мамой, но она хотя бы не мучила меня. Она просто не могла заботиться обо мне. Я думала, что под опекой будет лучше, но лучше не стало, правда, мистер Банни?
– Не стало? – поразилась я. – Но должно было! Что было не так?
Люси пожала плечами. Я сильнее прижала ее к себе.
– Если ты расскажешь мне, я попытаюсь все исправить, – сказала я.
Люси снова пожала плечами.
– Я знаю, что у опекунов есть горячая вода, они стирают мою одежду. У меня есть хорошая одежда, нет вшей… Но мне все равно приходится переезжать. Никто не хочет оставить меня у себя. У меня нет своей семьи. Меня никто не любит.
У меня слезы навернулись на глаза. Мне было так жаль эту девочку. Но жалость – не лекарство.
– У тебя обязательно будет своя семья, – спокойно сказала я. – Стиви ищет тебе семью. Помнишь, я говорила, что суд примет решение в течение года. И ты будешь жить в настоящей семье. Я понимаю, снова придется переезжать, но это будет в последний раз.
– Наверное, – прошептала Люси. А потом, обращаясь к мистеру Банни, сказала: – По крайней мере, ты всегда будешь любить меня, правда?
Игрушка снова кивнула. Сцена была настолько трагической, что я чуть не разрыдалась.
Мне больше нечего было сказать Люси, и я постаралась сосредоточиться на настоящем. Я предложила ей спуститься и помочь мне с ужином. Мне не хотелось, чтобы она в одиночестве сидела в своей комнате. Кроме того, я хотела привлечь ее к готовке в надежде улучшить ее аппетит. Люси послушалась. Она помогла мне почистить и порезать овощи, а потом накрыть на стол. Но съела она не больше, чем раньше. Я связала это с визитом социального работника. Весь вечер Люси оставалась очень тихой и грустной. Когда она ложилась спать, я спросила, не хочет ли она или мистер Банни что-то мне рассказать, но она отказалась. Я уложила ее, поцеловала на ночь и спустилась в гостиную, чтобы все записать. Закончив, я взглянула на бумаги, оставленные Стиви.
Как я и ожидала, там был ордер на перемещение и документы, дающие мне официальное право опеки над Люси по поручению местных властей. Остальные документы, где, по мнению Стиви, я должна была найти все необходимое, меня разочаровали. Они пестрели пробелами. Имя и дата рождения Люси были записаны вместе с именем и датой рождения матери. Этническая принадлежность была обозначена как «белая британка». Другой информации не было. Об отце Люси вообще ничего не было известно, кроме того, что он таец. В разделе «Другие родственники» значились два дяди Люси в возрасте лет тридцати и двоюродная бабушка. Но Люси их не знала. И в документах не было ни имен, ни дат рождения, ни какой-либо контактной информации. Врачом Люси числился доктор по прежнему месту проживания. Вскоре нужно будет зарегистрировать ее по моему адресу.
Я узнала, что Люси проходила медицинский осмотр девять месяцев назад. Результаты были нормальными, хотя по росту и весу она еле дотягивала до нормы. Было отмечено, что у нее плохой аппетит. Я ничего не узнала о ее рождении. В разделе «Образование» числились контакты средней школы. Там же говорилось, что Люси многое пропустила в начальной школе и на три года отстает от сверстников. Все это я уже знала. В разделе «Есть ли у ребенка поведенческие проблемы?» было написано лаконично: «Да». Приемный опекун отметил, что Люси сложно выражать свои эмоции приемлемым образом, она легко раздражается и становится агрессивной. Я не знала, кто из опекунов это заметил, но это было не важно. По собственным наблюдениям я поняла, что Люси действительно легко выходит из себя, но с первым утверждением я была совершенно не согласна. Люси только что полчаса провела со мной. Я понимала, что при должном отношении взрослых она вполне в состоянии выразить свои эмоции приемлемым образом.
Среди документов был план опеки. Как я и ожидала, социальная служба подала в суд на ордер полной опеки, а затем Люси передадут на постоянное воспитание родственникам или в приемную семью. Больше всего меня поразила история участия социальной службы в жизни Люси. Впервые на нее обратили внимание, когда ей было всего полгода. Сейчас ей было одиннадцать лет. У меня не было ни одного приемного ребенка, в жизни которого социальная служба принимала бы столь активное участие – и добилась бы столь малых результатов. Я знала, что это не вина какого-то конкретного человека. Социальная служба несла общую ответственность за то, что за судьбой Люси просто наблюдали, не вмешиваясь.
Я закончила изучать документы и со вздохом закрыла папку. «Бедный ребенок», – подумала я. Неудивительно, что Люси кажется, что ее никто не любит и не заботится о ней. Она действительно была никому не нужна.
В субботу занятий в школе нет, и мы могли расслабиться. Я приготовила завтрак. Люси снова съела лишь ломтик бекона и половинку тоста. Я помогла ей сделать уроки – без всякого давления. Она сама попросила помочь ей, а Адриан делал уроки сам. Потом мы с Люси и Полой отправились в магазин за продуктами, а Адриан пошел к приятелю делать школьный проект. В супермаркете девочки решили, что я буду везти тележку, а они станут складывать продукты по моему списку. Я сказала Люси, что она может выбрать то, что ей понравится. Обычно я такого приемным детям не предлагаю, потому что иначе моя тележка будет забита сладостями, печеньем и мороженым. А фруктам и овощам места не найдется. Но мне хотелось, чтобы Люси выбрала то, что она наверняка съест. Я с радостью увидела, что она выбрала пончик в отделе свежего хлеба и взяла пакет медовых хлопьев. Это было уже что-то.
