Преступники, расплодившиеся в округе, заставили нас почувствовать особую благодарность к Марли за его более чем необходимое присутствие в доме. Что с того, что он считался пацифистом, а его грозная стратегия нападения выливалась в слюнявую атаку? И какая разница, что, увидев постороннего человека, он первым делом хватал теннисный мячик, надеясь поиграть! Чужакам было необязательно все это знать. Когда к нам кто-то приходил, мы больше не запирали пса, открывая дверь. И перестали уверять людей, какой Марли в сущности безобидный пес. Вместо этого мы распространяли смутную зловещую молву: «В последнее время он становится каким-то непредсказуемым» или: «Даже не знаю, сколько еще его прыжков сможет выдержать наша дверь».
У нас уже рос ребенок, и второй был на подходе. Теперь к вопросам личной безопасности мы уже не относились с прежней беспечностью. Мы с Дженни часто размышляли, как поведет себя Марли, если от кого-то будет исходить угроза нам или сыну. Я склонялся к варианту, что он просто свихнется от счастья и начнет лаять и пыхтеть. Дженни гораздо больше доверяла Марли. Она была уверена, что его глубокая преданность нам, особенно своему новому другу Патрику, который баловал его колечками из сухих завтраков, в кризисной ситуации разбудит в сердце пса жестокий инстинкт защитить нас любой ценой. «Не верю, – возражал я. – Он уткнется носом в ширинку негодяя, этим все и кончится». Но, как бы там ни было, люди побаивались нашего пса, и нам это явно нравилось. Его присутствие позволяло нам чувствовать себя защищенными в собственном доме. Несмотря на долгие споры о способности Марли выступать в качестве охранника, мы засыпали со спокойной душой, зная, что он находится рядом с нами. А события одной ночи разрешили наш спор раз и навсегда.
Наступил октябрь, а погода все не менялась. Ночи были знойными, поэтому мы закрывали окна и включали кондиционер. После вечерних новостей я выпустил Марли во двор, проверил Патрика в кроватке, выключил свет и забрался в постель рядом со спящей Дженни. Марли, как всегда, глубоко вздохнув, растянулся на полу возле меня. Я уже задремал, когда услышал звук, пронзительный и непрерывный, и мгновенно проснулся, как и Марли. Навострив уши, пес замер в темноте возле кровати. Звук повторился, он проникал через закрытые окна и перекрывал жужжание кондиционера. Крик. Женский вопль, громкий и отчетливый. Сначала я подумал, что на улице дурачились тинейджеры – в этом не было ничего особенного. Но вопли вовсе не напоминали возбужденный крик подростка, который боится щекотки. В крике чувствовались отчаяние, неподдельный ужас, и до меня постепенно стало доходить, что кому-то грозит серьезная опасность.
– Пошли, малыш, – прошептал я, выползая из постели.
– Не ходи туда, – раздался из темноты голос Дженни. Я не знал, что она проснулась и все слышала.
– Звони в полицию, – бросил я. – Я буду осторожен.
Держа Марли за сдерживающий ошейник, я вышел на крыльцо в своих семейных трусах и увидел человека, убегавшего в сторону побережья. Снова раздался крик, но уже с противоположной стороны. Под открытым небом, где не было стен и стекла, которые могли заглушить его, голос женщины звучал явственно – подобное я видел только в фильмах ужасов. На верандах других домов тоже защелкали выключатели. Двое молодых людей, которые арендовали дом напротив нас, выскочили в одних плавках и помчались на крик. Я осторожно последовал за ними, держа Марли на поводке. Видел, как они добежали до газона очередного дома, а потом резко развернулись и устремились навстречу мне.
– Иди к девчонке, – крикнул один из них, показывая на то место, где лежала жертва. – Ее пырнули ножом.
– А мы – за ним! – крикнул другой, и они босиком помчались по улице вслед за преступником. Моя соседка Барри, бесстрашная одинокая женщина, купившая и отремонтировавшая ветхое бунгало по соседству с домом мисс Недермайер, вскочила в машину и присоединилась к погоне.
Я ослабил поводок Марли и побежал на крик. Через три дома по нашей улице я увидел на подъездной дорожке нашу 17-летнюю соседку. Она вся съежилась, рыдая и вскрикивая от боли, прижав руки чуть ниже груди. Я заметил, как по ее блузке расплывается кровавое пятно. Это была стройная, миловидная девочка со светлыми волосами, распущенными по плечам. Она жила с матерью, которая состояла в разводе. Эта приятная женщина работала ночной сиделкой. Я несколько раз разговаривал с ней, но дочке всегда только махал рукой. Даже не знал ее имени.
– Он приказал не кричать, иначе пырнет меня, – проговорила она, всхлипывая и хватая ртом воздух. Ее голос срывался, и слова давались с трудом. – Но я кричала, кричала, и он ткнул ножом.
Словно опасаясь, что не поверю ей, она подняла блузку, и я увидел рваную рану на грудной клетке.
– Я просто сидела в машине и слушала радио, и тут неожиданно появился он.
Желая успокоить девочку, я положил руку ей на плечо, но стоило мне это сделать, ее колени согнулись, и она рухнула в мои объятия. Видимо, она уже не могла держаться на ногах. Я осторожно посадил ее на тротуар и попытался успокоить. Теперь ее голос звучал мягче, спокойнее, она старалась не закрывать глаза.
– Он приказал мне не кричать, – повторяла она. – Он зажал мне рот и велел не кричать.
– Ты правильно поступила, – похвалил я. – Ты его так напугала, что он удрал.
До меня наконец дошло, что она находилась в шоке, и я понятия не имел, что нужно делать в таких случаях. Где же «Скорая»? Я подбадривал девочку, как собственного ребенка: гладил по волосам, по щеке, вытирал слезы. Ей становилось хуже, но я продолжал твердить, чтобы она держалась и помощь скоро прибудет.
– С тобой все будет хорошо, – повторял я, уже не веря собственным словам. Ее кожа приобрела мертвенно-бледный оттенок. Казалось, мы просидели вдвоем на тротуаре несколько часов, а на самом деле, как позже сообщили полицейские, прошло всего три минуты. И только сейчас я вспомнил о Марли. Оглянувшись, увидел его в трех метрах от нас. Он стоял в устрашающей позе разъяренного быка. Таким я никогда его не видел. Это была боевая стойка. Мышцы на шее вздулись, челюсти сомкнуты, а шерсть на загривке поднялась дыбом. Все его внимание было направлено на улицу, и, казалось, он изготовился к прыжку. В то мгновение я понял правоту Дженни. Если бы вооруженный преступник вернулся, сначала ему пришлось бы столкнуться с моей собакой. В тот момент у меня не было ни тени сомнения, что Марли боролся бы с этим типом не на жизнь, а на смерть и не позволил бы ему приблизиться к нам. Я сильно расчувствовался от того, что эта девочка, возможно, умирает у меня на руках. И вид Марли, который так необычно вел себя, величественно и свирепо охраняя нас, вызвал у меня слезы умиления. Лучший друг человека? Черт возьми, именно так!
– Со мной ты в безопасности, – сказал я девочке, но подразумевал: с нами в безопасности. – Полиция уже едет. Держись, пожалуйста, только держись.
Прежде чем ее веки опустились, она прошептала:
– Меня зовут Лиза.
– А я Джон.
Как-то глупо было знакомиться при таких обстоятельствах, будто мы находимся на пикнике. И едва не улыбнулся из-за абсурдности возникшей ситуации. Я поправил прядь ее волос и произнес еще раз:
