– Ох, Марли, – повторял я.
На автостоянке ветлечебницы я помог псу выбраться из машины. Он обнюхал дерево, возле которого оставляли свои метки другие собаки. Любопытство не покидало его, несмотря на ужасное самочувствие. Я не торопил пса, ведь с большой вероятностью он делал это последний раз в своей жизни. Затем осторожно потянул поводок и повел его в клинику. Когда Марли вошел, то решил, что проделал достаточно большое путешествие, и осторожно приземлился на кафельный пол. После напрасных попыток заставить Марли подняться санитары положили его на носилки и увезли в смотровую.
Через несколько минут ветеринар, молодая женщина, которую я видел впервые, провела меня в смотровую и показала два рентгеновских снимка на белой доске. Я заметил, что желудок Марли увеличился почти вдвое. Врач указала на два темных пятна размером с кулак в том месте, где желудок переходит в кишечник. Это означало, что там произошел заворот. Она пообещала, что даст ему успокоительное, вставит в его желудок зонд и постарается выпустить газы, вызывавшие вздутие. Как и в прошлый раз, она хотела с помощью зонда устранить причину недуга Марли.
– Это займет много времени, – сказала она, – но я постараюсь помочь.
Итак, снова разыгрывалась лотерея с одним процентом, в которую блестяще сыграла летом доктор Хопкинсон. Если способ сработал один раз, он мог сработать и во второй. Я молчал, про себя надеясь на лучшее.
– Хорошо, – согласился я. – Пожалуйста, пусть это будет ваша лучшая операция.
Через полчаса вышла врач с мрачным лицом. Она трижды попыталась открыть кишечник, но все безрезультатно. Она дала Марли еще успокоительного, надеясь, что лекарство поможет расслабить мышцы живота. Когда и это не подействовало, в отчаянной попытке она вставила катетер между ребрами, но и эта процедура ни к чему не привела.
– При таком стечении обстоятельств единственный выход – это операция. – Она замолчала, словно оценивая, готов ли я слушать ее дальше. – Однако самое гуманное – усыпить его.
Нам с Дженни приходилось принимать подобное решение пять месяцев назад, и тогда мы сделали нелегкий выбор. Моя поездка в Шенксвиль только упрочила решимость не обрекать Марли на страдания. Однако, когда подумал об этом здесь, в клинике, во мне все содрогнулось.
Врач поняла мои чувства и еще раз сказала, какими осложнениями чреваты операции на собаках столь почтенного возраста, как Марли. Ее также сильно беспокоил сгусток крови, который вышел через катетер, – симптом заболевания стенок желудка.
– Кто знает, что мы там обнаружим, если начнем операцию, – произнесла она.
Я сказал, что мне надо отлучиться, чтобы посоветоваться с женой. На автостоянке я позвонил Дженни и рассказал, что врач перепробовала все средства без всякого результата. Повисло молчание. Наконец она сказала:
– Я люблю тебя, Джон.
– Я тоже люблю тебя, Дженни, – ответил я.
Вернулся в клинику и спросил врача, можно ли мне побыть с Марли несколько минут наедине.
– Посидите с ним, сколько вам нужно, – разрешила она, предупредив, что ему ввели большую дозу успокоительного.
Я вошел и увидел своего пса, лежащего без сознания на носилках, на его предплечье закрепили капельницу. Опустился на колени и теребил пальцами его шерсть, как он любил. Погладил его. Приподнял оба вислых уха – каждое из них доставляло ему множество беспокойства все эти годы и обошлось нам в огромную сумму. Я приподнял его губу и посмотрел на крупные, стертые зубы. Поднял переднюю лапу и подержал ее между ладонями. Потом прижался лбом к его голове и долго сидел в такой позе, будто мысленно посылал ему сообщение. Мне хотелось, чтобы он понял многие вещи.
– Помнишь те гадости, которые мы про тебя говорили? – шептал я ему. – Что от тебя одна головная боль? Не верь этим словам. Не верь им ни на секунду, Марли.
Мне хотелось многое сказать ему, не только это. Было кое-что, о чем ни я, ни другие люди никогда не говорили ему. Но я хотел, чтобы он услышал это, прежде чем уйдет.
– Марли, – сказал я, – ты великолепный пес.
* * *
Врач встретила меня в вестибюле.
– Я готов, – произнес я.
Мой голос дрожал. А я-то думал, что уже давно подготовил себя к этому моменту. Понимая, что если скажу еще хоть что-нибудь, то расплачусь, просто кивал головой и подписывал необходимые бланки. Когда с документами было покончено, мы подошли к Марли. Я снова опустился на колени перед ним и положил руки ему на голову. Врач в это время готовила шприц.
– С вами все в порядке? – спросила она и, когда я кивнул, сделала укол. Челюсти Марли слегка дрогнули. Врач пощупала его пульс и сказала, что сердцебиение замедлилось, но не прекратилось. Он был крупной собакой. Через минуту после второго укола врач произнесла:
– Его больше нет.
Она оставила нас наедине, и я осторожно поднял его веко. Она была права: Марли с нами больше не было.
Я подошел к кассирше и оплатил счет. Она предложила на выбор: групповое кремирование за 75 долларов или индивидуальное, с возвратом урны с пеплом, за 170 долларов. Нет, заберу его домой, возразил я. Через несколько минут ветеринар с помощником вывезли тележку с большим черным пластиковым пакетом и помогли мне переложить его на заднее сиденье машины. Доктор пожала мне руку и сказала, что сожалеет о моей потере и сделала все, что зависело от нее. Наверное, пришло его время, ответил я, и поблагодарил ее.
По дороге домой я плакал. Такого со мной никогда еще не бывало, даже на похоронах родственников и знакомых. Приехав, я оставил Марли в машине и вошел в дом, где меня ждала Дженни. Дети уже спали, и мы решили, что расскажем им обо всем утром. Мы обнялись и заплакали. Я пытался описать ей состояние Марли, говорил, что, когда наступил конец, он уже крепко спал и не почувствовал ни паники, ни боли. Но мне было трудно подобрать нужные слова. Позже мы вместе переложили большой черный пакет из машины в садовую тележку, которую на ночь оставили в гараже.
Глава 28
Под вишнями
В ту ночь мне не спалось. За час до рассвета я встал и тихо, чтобы не разбудить Дженни, оделся. На кухне выпил стакан воды – кофе мог подождать – и вышел на улицу, в слякоть и изморось. Взял лопату и кирку и двинулся на то место, где росли ели, которые облюбовал Марли минувшей зимой. Здесь я решил похоронить пса.
Температура была около нуля, и земля, к счастью, еще не промерзла. Быстро прокопав тонкий слой почвы, я наткнулся на тяжелую плотную глину вперемешку с камнями. Вспомнил, что сюда рабочие ссыпали грунт, когда копали яму для подвала. Через пятнадцать минут снял куртку и прервался, чтобы передохнуть. Через полчаса я был весь мокрый от пота, но углубился всего на полметра. Спустя сорок пять минут докопал до грунтовых вод. Мутная холодная вода быстро заполнила яму почти наполовину. Я сходил за ведром и начал вычерпывать воду, но она не убывала. Я не мог похоронить Марли в этом ледяном болоте. Ни за что!
