Шестнадцатого января тысяча шестьсот сорок восьмого года государь всея Руси издал донельзя странный указ, запретив в сей день «кощуны, бесовские играния, песни студные сопельные и трубное козлогласование». Следуя уговору о скромности, венчание царя Алексея Михайловича и боярышни Марии Ильиничны прошло без обычного для царской свадьбы шумного и разгульного торжества – лишь под церковные песнопения и с малым угощением для самых близких родственников. А вместо обычной в такие дни раздачи милостыни нищим избранница попросила милости для семьи отвергнутой невесты…
И оно было немедленно даровано: гонец с указом о полном прощении и помиловании всей семьи бояр Всеволожских и даже возвышении Федора Родионовича в верхнетурские воеводы умчался в Сибирь на перекладных, дабы передать ссыльным благую весть уже на следующей неделе.
Впрочем, для государя вся эта суета не имела особого значения. Ведь в этот день он на совершенно законных основаниях завел в свою опочивальню ту, о которой мечтал каждый вечер в последние полгода. Ту, губы которой манили его при каждой встрече. Ту, голос которой вызывал в его душе трепетное томление. Ту, в глаза которой он смотрел и никогда не мог наглядеться. Ту, которую успел полюбить, потерять и обрести снова. Ту, дороже которой для него не осталось никого на всем белом свете…
Высокие двери закрылись, снаружи встали дружки, охраняя покой новобрачных, – и самые смелые мальчишеские мечтания юного государя впервые воплотились в явь…
26 января 1648 года
Москва, подворье князей Долгоруких
У расписных тесовых ворот спешился всадник в русских меховых шароварах и валенках, но вместе с тем – в коротком немецком полушубке с рысьим воротом и в округлой собольей шапке с высоким пером. Гость постучал кулаком в калитку, вошел в торопливо распахнутую створку, предоставив дворне разбираться со скакуном, быстро взбежал по ступенькам, коротко поклонился вышедшему за порог хозяину дома.
– Доброго тебе утра, Дмитрий Алексеевич! – боярин приложил ладонь к груди. – Прости, что тревожу столь нежданно, но мне срочно нужна твоя супруга!
– Что ты сказал, Борис Иванович?! – От подобных слов хозяин дома, вызванный холопами на крыльцо прямо в домашних тапочках и стеганом халате, слегка опешил. Решил, что ослышался.
– Государь уже девять дней не покидает своих покоев, – повел плечами боярин Морозов. – Без его утверждения многие срочные указы и распоряжения не имеют силы. Мне надобно получить от него если не приказы, так хотя бы подписи! Мне надобно увидеться с ним хотя бы на час-другой, пусть даже на полчаса! Однако Алексей Михайлович не хочет тратить на меня своего времени. Может статься, хотя бы его супруга пожелает увидеть свою сестру? Женщины, сказывают, любят делиться с подружками своими радостями.
– Ты хочешь, чтобы я отпустил свою жену с чужим мужчиной? – недоуменно переспросил князь Долгорукий.
– Насколько я помню, в твоем доме ныне пребывают три сестры Милославские, – чуть приподнял брови гость. – Если твоя супруга отправится во дворец вместе со своей сестрой и в моем уважительном сопровождении, это не причинит ущерба твоей чести?
– И в моем! – потребовал князь.
– Разумеется, Дмитрий Алексеевич! Я с радостью возьму тебя с собой! Однако опасаюсь, в покои государя тебя не допустят. Если он не желает видеть даже меня, своего воспитателя… – Боярин Морозов нервно передернул плечами. – Очень надеюсь, мне удастся проскользнуть хотя бы с сестрами царицы. Но коли гостей окажется слишком много, нас точно не пригласят. И хотелось бы отправиться побыстрее.
– Третьяк, заложи коляску и седлайте серого! – крикнул с крыльца вниз хозяин дома и слегка поклонился гостю. – Прошу в дом, Борис Иванович. Выпей сбитня, отпробуй пирогов. Я велю жене одеваться и позвать с собой сестру. У нас вроде как ее старшая, Анна, в тетках прижилась.
– С твоего позволения я подожду здесь, Дмитрий Алексеевич, – покачал головой боярин Морозов. – Я сыт и в большой тревоге.
Князь Долгорукий не обманул ожиданий. Уже спустя час он вышел, одетый в зипун и заправленные в сапоги пухлые меховые штаны, опоясанный наборным поясом с янтарными пластинками, с украшенной костяными накладками поясной сумкой и двумя ножами. Сиречь платье вроде бы и не немецкое, не иноземное, однако же и не тяжелая московская шуба с бобровой шапкой, без которой по сей день не являлись ко двору многие знатные бояре. Вдобавок князь Дмитрий Алексеевич отправлялся в Кремль без посоха.
Женщины выглядели тоже достаточно скромно: бархатные сарафаны, каракулевые душегрейки, подбитые куницей меховые плащи, собольи муфты. И, разумеется, сверкающие ожерелья, серьги, кольца. У Ирины Ильиничны на голове возвышался роскошный убрус – жемчужный с каменьями, Анне Ильиничне пришлось обойтись платком: бесплодные старые тетки, никем не взятые в жены, украшать свою голову, как известно, права не имеют.
– Едем! – поклонился им боярин Морозов и первым сбежал по ступеням вниз.
Воспитателя государя и дьяка сразу трех главных приказов стражники пропустили во дворец без единого вопроса, так что уже через час гости стояли возле покоев государя.
Дружки жениха охраняли двери бок о бок с рындами. Караулили достаточно весело: со стоящими на полу бочонками хмельного меда, блюдами с пирогами и жареным лебедем. Рынды в белых кафтанах выглядели достаточно бодро – их как-никак на посту меняли. А вот юный боярин Хитрово и князь Черкасский, сбросив свои ферязи и шапки, сидели на застеленном цветастой кошмой полу, привалившись спинами к стене, и сонно распевали, покачиваясь из стороны в сторону…
– На заре юных ле-е-т ты погубишь е-е-е. Тяжело без любви-и-и под чинарой сиде-е-еть…
И это понятно. Обычно дружки сторожили покои молодых всего одну ночь, иногда пару дней. В конце концов после первой брачной ночи супруги всегда отправляются в баню – и это означает свободу для их сторожей.
Однако при строительстве Теремного дворца Михаил Федорович позаботился об особых удобствах для себя и супруги, распорядившись сделать купальню этажом ниже, под своей опочивальней, с отдельной лесенкой из мыльни прямо к постели. Посему ни ему, ни унаследовавшему царские покои Алексею Михайловичу не требовалось куда-то уходить, чтобы смыть усталость. Из-за чего дружки тяготились своим долгом уже ровно десять дней. Тут кто угодно свалится с ног и начнет распевать протяжные походные песни!
Однако одна лазейка в запретные светелки все-таки имелась. Царские холопы – каковые носили за заветную дверь питье и кушанье и выносившие объедки, меняющие постельное белье и сорочки.
Боярин Морозов положил руку на плечо одной из таких служанок и негромко сказал:
– Передай царице, ее сестры Анна и Ирина очень сильно с нею повидаться хотят.
Девушка повернула к царскому воспитателю лицо, кивнула и исчезла за дверью, унося в руках стопку свежего белья.
Ждать пришлось недолго. Дверь приоткрылась, недавняя служанка вышла, слегка поклонилась:
