Сидели в этом зале только двое: сам государь Алексей Михайлович на высоком золотом троне и его возлюбленная царица Мария Ильинична, расположившаяся рядом с супругом, но на кресле примерно на три пальца ниже мужниного и со спинкой, сделанной ниже на три ладони.
В центре же залы напротив друг друга стояли двое мужчин: невысокий, но весьма упитанный пожилой монах с длинной седой бородой, одетый в серую суконную рясу и опирающийся на светло-коричневый посох из узловатого соснового корня. Перед иноком буквально приплясывал паренек лет двадцати в бархатном камзоле немецкого покроя, однако покрытом золотой вышивкой, в бархатном берете с пером и в высоких яловых сапогах.
– Вы слишком доверяете пустым фантазиям и пустой вере, отче, в то время как наука строится на фактах, и только фактах! – постоянно взмахивал руками с вытянутыми указательными пальцами паренек. Однако перстами он указывал либо на пол, либо на потолок, и потому оскорбленным себя никто из присутствующих не ощущал. – Какие вы способны предоставить доказательства фантазии о пребывании Солнца в центре нашего мира?
– Прежде всего, боярин Федор Михайлович, сии утверждения содержатся в трудах виднейших астрономов древности, – степенно ответил монах. – Таких, как великий Ариабхат или Абуль-Вада Бузджани…
– Я прошу прощения, отец Епифаний
[27], – приложив руку к груди и уважительно поклонившись, перебил собеседника безусый и безбородый паренек. – Но не нужно запугивать нас великими именами! Достаточно назвать цифры, доказывающие вашу теорию!
– Пребывание Солнца в центре мира доказывается странными петлями, каковые описывают в небесах планеты. Они легко объясняются тем, что мы наблюдаем за ними со своего места, путешествующего вокруг Солнца по своей орбите.
– Но они же еще проще объясняются неравномерным движением самих планет по орбитам вокруг Земли, уважаемый Епифаний! – опять поклонился паренек. – Посему все сии примеры есть пустые умственные рассуждения. Токмо измеренные точными приборами величины являются критерием истины! А наблюдения за небом повествуют нам о том, что планеты неизменно обнаруживаются в местах, исчисленных согласно птолемеевским таблицам, помещающих Землю в центр мира, и никогда не попадают в точки, сосчитанные по кругам отца Коперника. Ошибки достигают пяти градусов, что недопустимо для действительно научной теории!
[28]
– Латинянский математик Иван Кеплер, используя учение отца Коперника, смог исчислить движение Марса, боярин, и оно совпадает с наблюдаемым в небе!
– Токмо одной планеты из шести, отец Епифаний! – В этот раз боярин вскинул палец к потолку. – Не потому ли, что орбиты прочих планет в учение польского священника никак не укладываются?
– Они просто не сосчитаны, Федор Михайлович!
– Если когда-нибудь и кому-нибудь удастся достоверно сосчитать движение планет по орбитам вокруг Солнца, то сию фантазию появится смысл обсуждать. Но до тех пор сии рассуждения остаются всего лишь пустыми домыслами! – Молодой боярин отскочил, развел руками и поклонился.
– Однако сию гипотезу вот уже много веков поддерживают самые уважаемые из ученых мужей! Астрономы, безусловно заслуживающие доверия!
– Вы опять ссылаетесь на авторитеты, отче! Требуете слепой веры в слова людей с громкими именами. Но разве мы говорим о вере, отец Епифаний? – размашисто перекрестился довольный собой паренек. – Мы обсуждаем науку. А наука опирается на факты!
– Достаточно! – вышел вперед боярин Морозов. – Я полагаю, мы в полной мере услышали оба мнения о строении звездного неба. Уважаемый отец Епифаний придерживается скорее философского взгляда на мир, изящного в своей простоте, а боярин Ртищев полагается на инструменты и расчет. Как полагаешь, Алексей Михайлович? – поклонился он молодому царю.
– Диспут получился крайне занимательным, – согласился государь. – Тебе понравилось, Мария?
– Да, – кратко кивнула государыня. – Но жаль, что нам так и не удалось услышать уверенного ответа. Лишь гадания, сомнения и недомолвки.
– Однако же боярин Федор Михайлович всяко доказал, что наукам многим он обучен, словом владеет уверенно, постижением знаний увлечен со всей искренностью, – снова поклонился своему воспитаннику боярин Морозов. – Посему полагаю, что его ходатайство об открытии нового университета для людей всех сословий достойно рассмотрения.
– Но нужно ли нам столько университетов, Борис Иванович? – усомнился юный государь. – Одно училище уже много лет в Чудовом монастыре детей боярских воспитывает, другое духовник мой открыть затевает вкупе с протопопом Аввакумом и митрополитом Никоном, теперича еще и боярин Ртищев о том же ходатайствует… Помню, еще и в Великом Новгороде об академии новой сказывали. Хватит ли у нас в державе учеников для столь многих просветителей?
– Боярин Морозов учению греческому не доверяет и науки латинянские в землях православных распространять желает! – тут же выступил вперед протопоп Савватий. – Хорошо ли сие выйдет, коли немцы-еретики начнут смущать неокрепшие умы риторикой поганых схизматиков? И без того язычество дикое в городах и весях наших повсеместно процветает!
– Каково твое мнение, святитель? – наклонившись вперед, обратился к патриарху Иосифу государь.
– Учения много не бывает, Алексей Михайлович, – слегка склонил голову первосвятитель. – О том дед твой, патриарх Филарет, не раз сказывал и дело просветительское мне вместе с посохом пастырским завещал. Пусть учит сей рьяный юноша рабов Божиих своим наукам, я его благословляю. Жизнь рассудит, каковые из сих знаний полезными окажутся, а каковые забудутся вскорости за ненадобностью.
– А ты что скажешь, лебедушка? – повернул голову к супруге государь.
– Скажу я, мой ненаглядный, – тяжело вздохнула заскучавшая на диспуте царица Мария Ильинична, – что, прогуливаясь с царевнами по твоей столице, видели мы помимо теремов разноцветных и красочных, помимо людей благочестивых и воспитанных еще и множество горожан сирых и убогих, бесприютно по улицам страдающих, без одежды на морозе синеющих, от голода скрюченных. Полагала я всю жизнь свою, Алексей Михайлович, что забота о сирых и убогих, о душах их и жизнях есть первый долг христианских монастырей и самих служителей Господа! Что ради сего благого дела вклады от мирян они получают, на то подаяния наши тратят и доходы с имущества церковного. Однако же вижу я, что сии земные материи архиереев наших заботят мало. Что важнее заботы о болящих, заблудших и умирающих для них справы книжные, да звезды небесные, да науки философские. Коли так выходит, государь, может статься, тебе самому надлежит позаботиться, чтобы доходы монастырские и церковные сирым и убогим пользу приносили, а не исчезали невесть где, среди звезд и философии?
