Через полгода метеоролог Дина Заенчковская ушла в декрет и в положенное время родила девочку. Совершенно благополучно родила, потому что «никто еще от этого не помер», как уверяла Диночкину маму благодушная акушерка. Доктор Заенчковская могла бы оспорить это мнение, но промолчала.
Золотоволосая и сероглазая дочка получилась копией Феликса, словно Дина не имела к ней никакого отношения. Молодая мать очень похорошела после родов. Она не кормила грудью, но молочная кухня исправно поставляла бутылочки со смесью, которую девочка покладисто и быстро поглощала – и так же быстро покрывалась сыпью диатеза. Феликс добывал импортные порошки всеми правдами и неправдами – судя по цене, скорее неправдами.
Про незаконченную диссертацию Феликс старался не думать; успеется. Главное, что диатез отступил. Юлька была на удивление спокойным ребенком: она терпеливо кряхтела в ожидании, когда ей сменят мокрые пеленки, потом истово сосала заграничное молоко, пока серые глаза не заволакивало дремой. Всю ночь она спала спокойно, как и Дина, свято соблюдавшая режим девятичасового ночного сна.
Феликс осторожно двигался по квартире, собирая разбросанные вещи, развешивая выстиранные подгузники и пеленки. О том, что где-то в мире существуют одноразовые подгузники, он не подозревал, а мыл посуду, начиная с молочных бутылочек. Одна лежала на письменном столе, прочно приклеившись к разложенным страницам.
Он даже не огорчился – обрадовался: бутылочка помогла принять решение. Ничего не сказав ни жене, ни родителям, Феликс оставил университет. Он ушел в какую-то проектную организацию, которую про себя неуважительно называл «конторой», где стал работать сдельно. Получал конкретное задание, набрасывал план, чертил схемы; в конце месяца заполнял наряд и передавал в бухгалтерию. Домой теперь приходил с тубусом, где покоились свернутые чертежи; в портфеле носил справочники по гидротехническим сооружениям. За письменным столом поселился толстый рулон миллиметровки. Когда рулон худел, Феликс приносил с работы новый. Деньги тоже приносил другие – в смысле, те же, советские, деньги, только больше.
На той миллиметровке дочка сделала первый рисунок, изобразив амебу с длинными зелеными щупальцами, но уверяла, что это мама. Спасибо бутылочке – решение было принято верное. Денег почти хватало на жизнь. Теща вышла на пенсию, помогала с Юлькой и по хозяйству. Диночка вышла на работу, «а то ведь я не расту профессионально». Феликс опять стал носить в портфеле кофточку, встречал жену после работы.
– Счастливая… – вздохнула сотрудница, глядя в окно.
– Нет – счастливый, – загадочно поправила другая.
Возводились новые гидротехнические сооружения – и ремонтировались старые, так что Феликс работал по совместительству в двух «конторах». Дочка пошла в первый класс. Недописанная диссертация быльем не поросла, разве что покрылась пылью, хоть и лежала в нижнем ящике письменного стола. «Успею, – заверял родителей Феликс, – времени достаточно». Тем не менее времени постоянно не хватало. Нерадивые студенты не переводились, и по ночам Феликс делал для них – вернее, за них – контрольные работы; зато не переводились и свежие фрукты, живые витамины, необходимые теперь уже двоим: Дине и дочке. Буфетчица Лариска давно не называла его «студентом»; она просто заворачивала в грубые кульки дефицит, хотя Феликс давно не разгружал ящики.
– Все болеет? – спрашивала Лариска с боязливым любопытством здорового человека. – Ты заходи давай.
Диночка не болела, нет; а все же Феликс со страхом ждал очередной проверки – жену периодически вызывали в тубдиспансер, и Феликс шел с нею, крепко держа за руку.
Юлька превратилась в очаровательного подростка. Звонили мальчики, один даже из девятого класса! Отец Феликса перенес инфаркт, а его сват, «камвольный комбинат», – не перенес. Далекий Гуревич об этом не узнал, потому что умер еще раньше. Феликс уже не взбегал на четвертый этаж, а поднимался размеренным шагом. Его золотистые волосы потеряли пышность и потускнели от седины; парикмахеры давно не предлагали «проредить» их – об этом позаботилась природа. Та же природа теперь одарила Диночку женственностью, которой ей так недоставало в юности: плавными движениями, неторопливой походкой и – откуда что взялось? – свежей кожей. Никто не распознал бы задохлика и бледную немочь в этой цветущей женщине, которая выглядела намного моложе своих сорока с небольшим лет. На работе к ней по-прежнему относились бережно, не перегружали, зато дали старшего инженера, вот вам и профессиональный рост.
И все было замечательно, пока Феликс не вытащил из почтового ящика желтенькую открытку из диспансера. Открытка почему-то была адресована ему.
Дининого фтизиатра он знал со времени той первой злосчастной флюорографии. За прошедшие годы докторша погрузнела, поседела, но продолжала работать.
Он приготовился к самому плохому, отчего забыл поздороваться; уходя, не попрощался, если не считать бессмысленной, счастливой улыбки. По пути домой снова и снова проигрывал в голове слова врача. Полное выздоровление. Танталовые скрепки надежно держат исцеленное легкое. Функциональная компенсация. Нормальный режим. Перестаньте нянчить жену.
Весна кончалась торжественным днем: Юленька окончила школу. Все разглядывали новенький аттестат и забрасывали девочку вопросами и советами, куда поступать; а в том, что это произойдет, ни у кого сомнений не было, с ее-то оценками!
Юлька радостно выдохнула, что выходит замуж, и предъявила жениха, насупленного от робости и лопоухого, как Чебурашка. Замуж? Прямо со школьной скамьи, без образования? Ну почему же – будем подавать на физмат. Лопоухий кивнул.
И настал один из ясных, светящихся дней осени. Феликс выдвинул ящик письменного стола, когда-то назначенный склепом для недописанной работы, и вынул рукопись. У ног его стоял раскрытый портфель.
– Дина, – голос Феликса был спокойным, как всегда, – я ухожу.
Жена снимала бигуди, и поднятые руки на несколько мгновений замерли.
– Зайди в гастроном на обратном пути, – напомнила Дина.
Феликс поднял глаза на жену. Свежее бело-розовое лицо, веки чуть припухли от сна, русая прядка спускалась на шею перевернутым вопросительным знаком. Он улыбнулся и покачал головой.
Может быть, Дина не могла отличить гранит от граната, как некогда шутили однокурсники, но мужа своего она знала. Подойдя близко, со всей силой пнула портфель. Оттуда выскользнула Динина кофточка и вывалилась, зацепившись корешком, толстая техническая книга. Посыпались исписанные страницы.
– Ты!.. Ты голый и босый уйдешь отсюда, – сдавленным голосом, захлебываясь, проговорила Дина, – голый и босый!.. Тут ничего… Тут нет ничего твоего!
Она расшвыривала ногами листы, яростно топтала их вышитыми атласными тапочками.
Феликс поднял с полу книгу, отряхнул. Сгреб рассыпанные страницы, сунул в портфель; кофточку положил на стул. И пошел к двери.
– Ты… куда? – настороженно спросила Дина.
Муж обернулся.
– Жить.
