Ане и Ксюше — дед Мироныч
Нильский пароход (Отплытие)
Все капитаны нильских пароходов одеты в серые рубахи-галабеи до пят. На головах у них феска-тарбуш, свободно обмотанная пышным тюрбаном тоже серого цвета. Почему они так одеваются — неизвестно; я выяснил только, что такой же костюм они носили и при англичанах, при которых пошли по Нилу туристские пароходы.
Пароход идет в историю: Древнее царство Египта с его столицей Фивами (нынешним Луксором), с Долиной Царей, с могучими храмами в Идфу. Сегодня корабли убранством и слегка старомодным уютом напоминают гостиницу в надежном викторианском стиле. Пароходы в основном называются «Аида» и различаются римской цифрой: «Аида I», «Аида II» и так далее. В Луксоре я видел «Аиду VII». «Аид» с последующими номерами встретить не довелось: я провел на Ниле всего две ночи. И почти два дня в пустыне.
В Ком-Омбу, портовый город на Ниле, мы ехали через пустыню почти 10 часов. Рано утром выехали из Хургады, чтобы успеть в город за несколько часов до прихода парохода «Аида II».
Программа нас ждала насыщенная: Ком-Омбу — город старинный, и даже в самом звучании его имени слышится нечто древнеегипетское. Мы должны были в полной мере хлебнуть древностей, погулять по городу и окрестностям, не торопясь подъехать к пристани и на «Аиде II» пойти вниз по великой реке. Группа у нас была маленькая: корреспонденты и телевизионщики, автобус — удобный и надежный.
Сразу скажу, что Ком-Омбу нам так и не удалось посмотреть: дорога затянулась. В том не было ни малейшей вины нашего слегка измученного рамаданом водителя. Помешали местные реалии, носившие совсем не экзотическое название «контрольно-пропускных пунктов». Первый из них располагался на окраине Хургады, и нами там интересовались мало: главная его задача не пускать в курортную зону лишних и нежелательных лиц.
Сразу за Хургадой начиналась пустыня — серая и каменистая. Больше всего она напоминала высохший пустырь между домами в наших новых районах, только бесконечный. Потом пошли голые каменистые горы. Их гряда отделяет побережье Красного моря от остальной части страны и тем создает приятный для отдыха хургадский климат.
Вскоре стал появляться песок. Сначала он лежал в складках гор, как снег в северных широтах, и как поземка мел по шоссе, но затем пошел сплошняком. Это была уже такая пустыня, как мы себе ее представляем, — без растительности, но и без удручающего однообразия. Пески разных цветов и оттенков наползали друг на друга, вторгались языками и тем создавали вечно меняющуюся картину.
Перед городом Кена — на самом краю пустыни — появились чахлые пальмы. И сразу же — вдруг! — буйная зелень. И дома, дома, дома — серые, кубические, слепые и невзрачные. Дома тянулись вдоль канала, параллельного Нилу.
И словно не было в десяти минутах отсюда безлюдных песков — во все стороны брели люди в серых галабеях, тюрбанах, а то и кашне на головах: февраль на дворе. У людей были смуглые, почти черные лица и курчавые волосы. Брели они медленно, египетский климат к спешке не располагает, и если останавливались, то надолго и немедленно принимали позу, удобную для отдыха.
Мы въехали в Ком-Омбу почти минута в минуту с прибытием «Аиды II». По расписанию, к счастью. Так что около часа у нас еще оставалось в запасе. Уходить с пристани не имело смысла. Я подошел к парапету набережной и впервые в жизни увидел Нил вблизи.
Вода в нем была почти синей и на вид чистой. Я представлял его мутным и илистым: читал об этом в «Истории древнего мира» в пятом классе. Величественно появилась наша «Аида» и начала швартоваться. На мостике стоял капитан, и солнечный ветер трепал долгие полы его галабеи. С борта на берег брошен был трап, и по нему на берег высыпала толпа темнокожих людей с правильными чертами липа. Очевидно, это были нубийцы; известные своей преданностью и непритязательностью, они составляют большинство среди обслуги в этих местах. Они, радостно улыбаясь, кинулись к нашим вещам, как бы состязаясь друг с другом — кто больше ухватит за раз.
Я спросил нубийцев:
— О, нубийцы! Зачем вы забираете мои тюки и сумы?
Нубийцы сказали:
— О, господин! Мы несем твои тюки и сумы туда, куда приказал наш господин, менеджер отеля — твой друг, определивший тебе место, где ты будешь приятно жить, а мы — хвала Аллаху! — будем служить тебе там!
Я сказал нубийцам:
— О, нубийцы! Сколько я должен дать вам за верную службу?
Нубийцы отвечали:
— О, господин! Нисколько, ибо если друг твой, наш господин, узнает, что ты нам платишь, он огорчится столь сильно, что мы не сможем вынести этого. Но поскольку нам больно обидеть тебя, мы с благодарностью примем твой подарок, чтобы помнить о тебе. Три египетских фунта будет достаточно.
— О, нубийцы! — сказал я нубийцам. — Слова ваши приятны. Примите же от меня этот один фунт.
Честно говоря, у меня не было сум и тюков: с одной своей сумкой я бы справился сам, играючи. Более того: я не понял, что говорили нубийцы: запас их английских слов ограничивался почти одними числительными. Но на фоне башен города Ком-Омбу, на берегу великого Нила, среди темнокожих людей в тюрбанах хотелось говорить в стиле «Тысячи и одной ночи». И на пароходе было столько красного дерева и начищенной бронзы…
Тут я должен остановиться — и не только чтобы передохнуть после дороги по пустыне и содержательной беседы с нубийцами. Следует объясниться с читателем: с чего это книжку об этнографии буднего дня я начал с путешествия по Нилу.
С Нилом проще всего: это не просто река, это история, причем история, знакомая нам с детства: фараоны, пирамиды, «Египет — дар Нила» — все это мы усваиваем с детства и ждем увидеть и услышать, попав на место. Более того, все мы начитались — в детстве же, с особым удовольствием — книг о приключениях в жарких и экзотических странах. Отсюда и знаем всякие «О, господин!», «Да, бвана!», «Друг твой, наш господин» и прочее, что идеально сочетается с красным деревом, начищенной бронзой дверных ручек и подержанными викторианскими зданиями.
Но там же на нильском пароходе мне пришлось столкнуться с тем, что у Жюля Верна и капитана Марриета не описывалось, но что, несомненно, было этнографией. Только в отличие от «Да, бвана, сэр!», этнографией живой. Этнографией каждого дня.
